Отдам осла в хорошие руки

Поздно вечером Сендера отпустили по ходатайству всех соседей двора. Но самое веское слово сказал завкафедрой марксизма-ленинизма Терновский. Он подтвердил, что Сендер — честный человек, хотя и не выговаривает много букв, и что он все-таки является двукратным чемпионом мира по шахматной композиции.

Участковый Коледин пришел к нам во двор, угощался и играл с Сендером в шахматы. А сын Сендера играл участковому на аккордеоне. Вальс «Амурские волны».

Вот такие люди…

Модистка

Тетя Таня называла себя гордым словом «модистка», хотя могла погубить любую мечту женщины на корню.

— Это вам не пойдет, — сурово прерывала она вдохновенное щебетанье модницы о всяких там рюшечках и складочках, — мы пойдем другим путем, — со знакомой интонацией произносила она — и шила, как она знала. А не как кто-то там запланировал.

Известно, куда ведет тот другой путь. Поэтому нужно было сидеть, по ее же словам, у нее на голове, чтобы добиться своих складочек и рюшечек.

В тринадцать лет меня, на зависть младшей сестре, ведут к модистке шить концертный наряд — я буду участвовать в большом академическом концерте.

Тетя Таня обмеряет меня старым стертым сантиметром и осуждающе кивает головой:

— Разве это девочка? Это же кузнечик в очках! Локти, коленки и р обра. Никакой п ишности! — И мне: — Маня, Манечка! Надо меньше бегать и больше… думать.

Кто бегает?! Кто бегает?! Сутками сижу у инструмента. Домашние ходят на цыпочках, собаке не позволяют лаять. Сестру выслали в пионерский лагерь. Кот вообще сбежал от такой жизни.

Но никто, никто не догадывается, что на пюпитре моего фортепиано стоит не «Хорошо темперированный клавир», а «Сага о Форсайтах» Голсуорси. Терзая инструмент и слух соседей, я увлеченно слежу за судьбой собственника Сомса. Гай Юлий Цезарь рыдает и завидует.

Только тетя Таня, глядя в мою глумливую физиономию, догадывается, что мне не светит карьера великой пианистки.

— Гончарова! — говорит она моей маме, подкалывая на мне скроенные половинки платья. — Зачем дитю это пианино?! Лучше выучите ее лепить людям фальшивые зубья, будет больше пользы. И во дворе наконец будет тихо от ее музыки.

Тетя Таня — хранительница традиций. Она следит, чтобы к Новому году для детей украсили елку, растущую почти в центре двора. Чтобы летом повесили качели. Она дает команду всем нашим женщинам мыть окна весной и осенью.

— Девочки! — кричит она в воскресенье со своего балкончика. — Моем окна!

И все бросают свои дела и моют. Мы с мамой тоже.

Тетя Таня подкармливает городского дурачка Мишу Джамбула, переругиваясь с мужем, дворником Паштарицей.

— Что ты кормишь этого дурака без пользы! — кричит Паштарица.

— Он как раз не дурак! — парирует тетя Таня.

— А что, я, по-твоему, дурак? — ищет конфликта Паштарица.

— И ты не дурак, — миролюбиво объясняет тетя Таня, — вы оба умные. Только вот умы у вас разные.

Паштарица удаляется, с кастовым высокомерием вручив Мише метлу. А тетя Таня продолжает поучать соседок, моющих окна.

— Гончарова! — кричит она через двор в наши окна. — Я давно хотела вам сказать, зачем вы носите белый воротничок? Ви что, училась в гимназии? Или в иушла в монастырь? Носите вырез, откройте шею. Вот когда я была молодая, еще при румынах, я так открывала шею, что, когда выходила в лавку, весь город прекращал работу. А полицейские так засматривались, что из сигуранцы успевали сбежать все заключенные. Это сейчас я могу открывать только рот. И то, когда Паштарицы нет дома. Да… так что, женщины, — продолжает митинговать тетя Таня, — мойте шею на низкое декольте!

— Какая вы шутница, тетя Таня, — подлизываюсь я.

— Это не я шутница. Это Салтыков-Щедрин. — Тетя Таня ставит меня в тупик и уходит дошивать очередной шедевр.

Такие вот люди…

Мудрый Мотя

Мотя с детства мечтал стать миллионером. В школе он учился очень плохо. Всем двором его подтягивали по разным предметам. Но он был безнадежен. Лишь к математике он относился трепетно, с большим уважением. Его можно было понять: нужно же уметь считать будущие миллионы.

Кроме математики, он поклонялся только одному существу в мире — это была наша соседка, маленькая и нежная Мирочка. Мирочка объяснила ему, что если он хочет поступать на математический, то сначала должен вступить в комсомол. Мотя долго сопротивлялся, но подал заявление и стал готовиться. Во дворе устраивались репетиции, Мотю пытались подловить на разных каверзных вопросах, но, как у всякого неплохого математика, у Моти была хорошая память. И вот перед самым поступлением завкафедрой марксизма-ленинизма Терновский спросил:

— А почему ты хочешь вступить в ВЛКСМ?

Мотя честно ответил, что без этого не принимают на математический.

Возмущению Терновского не было предела. Он пошумел, а потом терпеливо объяснил, что ВЛКСМ — это передовые ряды молодежи. И что он, Мотя, хочет пополнить эти передовые ряды. Понятно?

Мотя понял. Но потом оказалось, что не совсем.