Отдых в Греции

Я сказал, что все мне ясно в моей жизни? Да. Но мне еще останется воронье, орущее, кружащее над черными деревьями в трескучий, скрипучий мороз, туман, поднимающийся от реки летним утром, мерцающий перелив огней далеких новостроек, летний ливень, жарящий на лужах глазунью из тысячи яиц, сухой, свежепросохший после зимы апрельский асфальт, с песчинками, влекомыми, гонимыми по нему ветром, и апрельская же шина огромного грузовика, пыльная, с прилипшим к ней серым комком сухой грязи, недосягаемый солнечный блик от асфальта, зовущий и зовущий тебя у горизонта, — а ты жмешь и жмешь на велике, неухоженный пруд, где цветет ярким цветом яркая зеленая ряска, плавают утки, — вот одна часто-часто забила своими щипцами, плывя равномерно вперед, поедая ряску, и образовавшиеся на мгновенье берега ряски мгновенно смыкаются за ней, морозные узоры на троллейбусном окне, мелкая, мелко завивающаяся снежная стружка из-под ногтя, застывшее озеро, пузыри во льду, лесная тропинка, пересеченная могучими сосновыми корнями, и раз уж мы там — непобедимая армада неотвязного, ненасытного комарья, маковая начинка муравейника, сыроежки, мох, бледная брусника, роскошный, искрящийся, как шампанское, снег, твердая прямая лыжня, грязный, зернистый наст, предгрозовое небо и город в грозовых отсветах, толстый слой сырых желтых листьев, понесшийся плоским стремительным потоком по земле, сорванный с места осенним шквалом, осенние листья стремительны, но все-таки сыры, тяжелы, а вот весенние легки почти так же, как сам весенний воздух, они несутся не зная удержу, взмывая, подпрыгивая, кувыркаясь, да и ветер другой, весенний, лягушки, самоубийственно повыпрыгивавшие после дождя на асфальт из своих трав и мхов, чтобы погибнуть на асфальте под велосипедными колесами, мы ходили с бабушкой по дачным местам, и нам все время попадались эти размазанные лягушки, как свеж воздух после дождя! и его как будто даже стало слишком много, как-то даже немножко давишься им, но я не помню, может, мне приснились эти лягушки?

Природа — последнее прибежище того, кого обманули люди. В стихах создан настоящий культ природы. Байрон о природе. Тютчев о природе. Бунин о природе. Я-то знаю, откуда взялась эта фанатичная любовь к природе. Потому что деваться некуда. Не к добру это, когда человек слишком любит природу. Знаю по себе. Чем дальше, тем лютей я ее люблю.

Что высоко перед людьми, то мерзко перед природой. Бултыхаешься, бултыхаешься среди людей и не видишь природу. Потом остаешься наедине с ней. И все так же не видишь ее, все так же не видишь. Проходят дни. И вдруг наступает момент, когда ты…

Случаются и темные периоды. Основная трудность — просто переживать их и не слушать, что нашептывает тебе бес. Не дергайся. Тебе некуда улучшать свою жизнь. Некуда. Если б было куда, так давно бы уже улучшил. Вот разбить ее, сломать — это ты можешь, думая при этом, что ты не ломаешь, а строишь. Жизнь есть жизнь. Оставь всякую надежду. Эту фразу можно с тем же успехом повесить и у входа в рай — и будет все равно страшно. Когда у тебя нет надежды — это всегда страшно, неважно, где ты живешь, хоть бы даже и в раю. Потому что человек не может жить без надежды. Не может, но, однако, живет. У меня нет надежды, но я живу. И утешаю себя тем, что, в конце концов, все, что со мной происходит, — это всего лишь жизнь, не больше.

Не бойся, это всего лишь жизнь.

Я стал настолько последовательным в своем неприятии жизни, что оно стало похожим на приятие.

Все бегаешь, бегаешь от доживания, ты еще страстно хочешь жить, но не получается, и наконец смертельно устаешь, и капитулируешь: будь что будет. Я согласен доживать. Акт о безоговорочной капитуляции подписан.

Интересно: мудрость и усталость — это одно и то же или разное?

Я живу среди первичных категорий. Потому что я отбился от стада. Человек не может жить вне стада. Можно как угодно долго спорить о природе человека, но что он животное стадное — в этом у меня нет никаких сомнений. С точки зрения зоолога — это ненормально, когда человек живет один. А я живу. И не только я, так живут многие, этой зоологически ненормальной жизнью.

Первичные категории. Жизнь смерть красота страх восторг боль водка бабы. Мое мышление прямо-таки засорено такими эпитетами, как (а это именно эпитеты, хоть и имена существительные): Вечность, Космос, Ничто и т. д. Они возникают совершенно естественно у человека, живущего вообще (т. е. вне стада), даже если он не склонен к мистицизму. Обесценив «дела людские», мне поневоле пришлось жить среди этих первичностей. Я живу на границе между Жизнью и Смертью. Я — как раз на их точной границе. На одной стороне — бездна, на другой — вечный свет. Мрак — Свет. Глубина — Высота. Самое смешное, что этих людей, живущих на границе, целая пропасть. Для людей «дела людские» значат все меньше и меньше. А других дел у них нет.