Отель на краю ночи

Белая «Ауди-А6» плавно скользила по горной дороге. На заднем сиденье, отделенном от водителя стеклянной перегородкой, расположилась, откинув на спинку голову со стильно уложенными волосами, Татьяна Михайловна Быстрова. Повернувшись к дочери, она властно проговорила:

– Будь так добра, достань из бара бутылочку джина. Пожилая женщина хочет выпить.

– Да, мама, – сказала дочь Быстровой, пятнадцатилетняя рыжеволосая Настя.

– «Да, мама», – с усмешкой передразнила Татьяна Михайловна. – Ты должна была сказать: «Что ты, мама, ты вовсе не пожилая!»

Настя молча подала матери джин. Отхлебнув, Татьяна Михайловна вздохнула.

– Ох, милая, если бы ты только знала, как мне надоел этот предвыборный балаган. Фальшивые улыбки, коровники, школы, вонючие цеха и отвратительные угольные шахты… Наконец-то я могу побыть сама собой.

Татьяна Михайловна вновь приложилась к бутылочке.

– Я хочу вернуться домой, – сказала вдруг Настя.

Татьяна Михайловна покачала головой:

– Нет.

– Но мне не нравится море. Я терпеть его не могу.

– Достаточно того, что оно нравится мне, – Татьяна Михайловна посмотрела на хмурое личико дочери и неожиданно смягчилась. – В конце концов, тебе это тоже не повредит. Скакать ночи напролет по ночным клубам вредно для здоровья.

– Я могу себе это позволить.

– Конечно. Но исключительно благодаря моим деньгам. Не забывай об этом.

– Даже если я забуду, ты мне напомнишь.

Татьяна Михайловна раздраженно посмотрела на дочь.

– Чтобы ты могла позволить себе ночные клубы и заграничные поездки, я всю жизнь тружусь с утра до позднего вечера, – сказала она. – А что сделала ты, чтобы заслужить все это?

– Родилась в нужное время и в нужном месте, – отчеканила Настя. И добавила уже более мягко: – Мама, прости, но я устала и не хочу об этом говорить.

Чтобы не продолжать дурацкий разговор, Настя закрыла глаза и притворилась спящей. Задремать по-настоящему не получилось. Вместо этого в голову полезли воспоминания.

Человек, которого две недели назад Настя встретила возле штаб-квартиры матери, был жалким, бедно одетым калекой в инвалидной коляске. Худые небритое щеки, воспаленные глаза. И вонь изо рта… Просто ужасающая вонь. Метнув на нее цепкий взгляд, калека поинтересовался:

– Ты здесь работаешь?

Настя посмотрела на инвалида с любопытством и кивнула:

– Да.

– Кем?

– Курьером. «Подай-принеси». А что?

Калека дунул в патрон «беломорины» и сунул ее в рот.

– Знаешь Быстрову?

– Да. Видела пару раз.

– Редкостная гадина.

Слова эти больно резанули Настю по сердцу. В лицо жаркой волной ударила ярость. Насте захотелось влепить инвалиду пощечину, повалить его на землю, пнуть ногой… Но мать всегда учила ее сдерживать эмоции. «Никогда не поступай как те идиоты, которые сначала делают, а потом думают. Горячие головы никогда ничего не добиваются в жизни».

– Эта тетка – настоящая стерва, – продолжил инвалид, пыхтя папиросой. – Уработала хорошую женщину. Ну, ничего. Помнишь, как у Лермонтова? «Есть и Божий суд! Он не подвластен звону злата!» Вот на этом суде с нее спросится.

– А кого это она «уработала»? – угрюмо спросила Настя.

– Лидию Николаевну Ракольскую из комитета солдатских матерей. Довела бедную женщину до инсульта.

– А Быстрова тут при чем?

– При чем? – Калека окинул ее насмешливо-презрительным взглядом. – Ты что, с луны свалилась? Быстрова ее затравила. От конкурентки по выборам избавилась. Это с ее подачи весь город говорит о том, что Ракольская использует смерть сына в своих корыстных целях.

– А может быть, так и есть, – предположила Настя.

Калека хмыкнул.

– «Так и есть», – передразнил он. – Да ты знаешь… Да Лидия Николаевна, она… Я жив только благодаря ей, поняла?

Настя не в первый раз слышала гадости о своей матери и привыкла им не доверять.

– Это все слухи, – уверенно сказала она. – Быстрова здесь ни при чем. Я хорошо ее знаю. Она на такое не способна.

Калека усмехнулся:

– Слухи, говоришь? Да я сам видел, как ее помощник студентиков с листовками по городу развозил! Ночью клеили, гады, чтоб никто не видел. О, помяни черта, он и появится!

От крыльца быстрой походкой приближался помощник матери Макс.

– Эй! – гаркнул он на калеку. – А ну, пошел отсюда! Катись, кому сказал!

– Качусь, качусь. – Инвалид сплюнул Максу под ноги и развернул инвалидную коляску. – Все вы сдохнете, – сказал он, не оборачиваясь. – И ты, и Быстрова! Сгинете, и даже могилы после себя не оставите!

– Охрана! – завопил Макс.

Завидев приближающихся охранников, калека резво покатил прочь.

– Сдохнете! – крикнул он, выезжая с автостоянки. – Все!

Коляска инвалида скрылась за деревьями сквера, и Настя повернулась к Максу. Подтянутый и спортивный, он возвышался над Настей на целую голову.

– Макс, что это он говорил о моей матери? – спросила Настя, прищурив изумрудно-зеленые глаза.

– А что? – без всякого интереса осведомился Макс.

– Он обозвал ее стервой.

– И замечательно! – весело проговорил Макс. – Что плохого, если женщина стерва? Мужчины любят стерв, ты же знаешь.

– Но он сказал, что она довела какую-то женщину до инсульта.