Отель последней надежды

В конце концов они столкнулись на кухне.

Максим третий раз за ночь решил, что нужно выпить чаю с мятой, раз уж все равно не спится. Катя долго кашляла у себя за дверью, потом затихла, и почему-то он чувствовал, что она тоже не спит.

Какое-то время он стоял у нее под дверью и прислушивался, но так ничего и не расслышал, хотел было постучать, но решил, что это неприлично, и, вздыхая, спустился вниз.

Он грел руки о белую кружку с надписью «Я люблю Калифорнию», прихлебывал чай и раздумывал, чем бы ему заняться, потому что спать никак не получается, и решил посмотреть в Интернете роман писателя Галапагосского о крокодилах.

И тут явилась Катя Самгина. Она щурилась, как крот, неожиданно для себя оказавшийся на солнце, и на ней был длинный, широченный полосатый мужской халат. Должно быть, домработница Таня ей выдала из запасов для гостей.

Завидев ее, Максим Вавилов с похвальной ловкостью шмыгнул за кресло-качалку, накрытую пледом. На нем были полосатые трусы, и больше ничего.

— Что ты все бродишь? — спросила Катя хриплым голосом. — Я все время тебя слышу! Ты бродишь и вздыхаешь! У тебя бессонница?

— Угу, — сказал Максим Вавилов.

Он не знал, что у нее под халатом, но воображение тут же нарисовало ее босую ногу на широкой деревянной ступени.

Лучше бы оно ничего такого не рисовало.

— А что ты пьешь?

— Чай с мятой.

— Налей и мне, что ли, — попросила она и зевнула. — Ужасно хочется спать.

Она уселась за стол, сложила руки и пристроила на них голову.

— Вообще-то у меня тоже бессонница. С десятого класса, — приглушенно сказала она. — А сейчас вроде и горло болит, и кошмары снятся, а я засыпаю мгновенно. Раз, и все! Наверное, у тебя тут воздух такой.

— Воздух.., да, — глубокомысленно протянул Максим Вавилов из-за кресла.

Воцарилась тишина. Катя посидела-посидела, а потом подняла голову со скрещенных рук:

— А чай?

— Кать, налей сама, — предложил он с напряженной досадой. — Я без штанов.

Ему не хотелось выглядеть перед ней дураком, а получалось так, что именно им он и выглядит.

Она округлила глаза:

— Без штано-ов?! Как романтично!

Поднялась, нашла кружку и налила себе чаю. Он наблюдал за ней из-за кресла.

Она понюхала пар, поднимавшийся от кружки, подцепила со стола несколько зеленых душистых листочков мяты и с удовольствием их сжевала.

— Мяту еще очень вкусно есть с сыром, — заметила она. — Ты любишь мяту с сыром?

Ему показалось, что она волнуется, и сердце у него застучало чуть быстрее и между лопатками стало щекотно.

Катя жевала мяту и рассматривала его.

— Хочешь, я отвернусь, ты вылезешь из-за кресла и быстро убежишь? — предложила она.

Он молчал и смотрел на нее.

— Я, наверное, выгляжу плохо. — И она поддернула воротник халата, так чтобы он закрывал ей горло.

— Нормально, — ответил он, не придумав ничего лучше.

И они опять замолчали.

Катя поболтала в кружке свой чай.

— Ты знаешь, — вдруг сказала она и посмотрела ему в лицо. — Мне кажется, мы с тобой просто теряем время. Тебе так не кажется?

Он смотрел на нее и молчал.

— Ты не думай, я не предлагаю себя каждому встречному, — решительно продолжала она, сдвинув темные брови. — И я не навязываюсь!..

— Постой, — перебил он. — Ты что? Оправдываешься?

— Я не знаю, что делать, — сказала она. — Ты по ночам ходишь, молчишь и сопишь, а я все время думаю о тебе и представляю, как это все будет, понимаешь?

— Понимаю, — согласился он, потому что тоже представлял себе, как это все произойдет.

— Но ты же будешь еще год собираться! А я не могу год, мне в Питер нужно, а тебя там нет и не будет! — отчаянным хриплым голосом выговорила она. — У тебя же на лбу все написано!

— Что там написано?

— Что ты меня хочешь, что у тебя чувство долга, а я только что из больницы, что ты меня совсем не знаешь, что ты боишься! Ты ведь меня боишься, да?

— Да.

— Ну конечно. А трусость — худший из человеческих пороков, это гений сказал!

Он все стоял и молчал и все никак не мог понять, что такое происходит — она на самом деле предлагает ему себя или у него бред и галлюцинации?! — а Катя вдруг поставила на стол свою кружку и сказала решительно:

— Ну ладно. Все понятно. Ты меня извини, пожалуйста.

И он понял, что она сейчас уйдет.

Он выскочил из-за кресла-качалки, зацепился ногой за плед, чуть не упал на нее, схватил за плечо, повернул к себе и прижал изо всех сил.

Под халатом она была тоненькая и легкая, прохладная и хорошо пахнущая, и она, такая незнакомая и поражающая воображение, моментально потянулась к нему и обняла обеими руками.

— Что ты придумала?! — ожесточенно бормотал он, тиская ее. — Ты даже представить себе не можешь, что ты придумала!..

— Ты не бойся, — говорила она, а он не слушал, он только чувствовал ее руки, которые трогали и узнавали его, и он весь покрывался «гусиной кожей», — пусть это только один раз, но я так тебя хочу!.. У меня тысячу лет никого не было, а ты такой смешной и славный! Ты даже сердишься смешно!..

Он ничего не понимал. И он точно знал, что не смешной и не славный.

— Ты даже не знаешь, что я сделаю с тобой, — говорил он, как в бреду. — Ты и понятия не имеешь, потому что ты хорошая интеллигентная девочка, а я.., а я…