Отель с привидениями. Деньги миледи

Ничего утешительного Шарон не сообщил. Во Франции он столкнулся с серьезными трудностями, на преодоление которых ушли последние деньги Моуди. Впрочем, одно немаловажное обстоятельство он все же выяснил. Во время продажи Гардиману приглянулась одна-единственная лошадь, но и та была отозвана владельцем с торгов. За кругленькую сумму в двенадцать тысяч франков – или, английскими деньгами, четыреста восемьдесят фунтов – Гардиман все же выторговал лошадку с отлагательным сроком и при этом расплатился с хозяином английской банкнотой. Продавший ее торговец лошадьми – француз, проживающий в Брюсселе, – сразу же по завершении переговоров вернулся обратно в Бельгию. Шарон выяснил адрес торговца и написал ему в Брюссель, указав в письме номер пропавшей банкноты. Через два дня пришел ответ, в котором говорилось, что торговец срочно выехал в Англию в связи с болезнью родственника и пока не сообщал, по какому адресу переправлять его корреспонденцию. На этом наличность Шарона оказалась исчерпана, и он вернулся в Лондон. Теперь Моуди предстояло решить, продолжать ли поиски торговца или же искать какое-то другое направление расследования. Вот финансовый отчет Старого Шарона, а вот и он сам, с трубкою в зубах и мопсом на коленях, ждет дальнейших распоряжений.

Моуди благоразумно решил подумать, прежде чем давать окончательный ответ. Пока что он рискнет внести лишь одно предложение, на которое его натолкнул рассказ Шарона.

– Мне кажется, – заметил он, – что мы пытаемся добраться до цели кружным путем, забывая о том, что есть и прямая дорога. Мы ведь с вами знаем, что если мистер Гардиман и расплатился краденой банкнотой, то сделал он это неумышленно. Так не лучше ли, вместо того чтобы тратить время и деньги на поиски иностранца, поведать мистеру Гардиману о случившемся и попросить его назвать номер прошедшей через его руки банкноты? Я понимаю, за всем сразу не уследишь, однако странно, что такая простая мысль не пришла вам в голову еще до отъезда во Францию.

– Мистер Моуди, – сказал Старый Шарон, – так мы с вами поссоримся! Вы в меня совершенно не верите, мне это не нравится. Да неужто же я не подумал о Гардимане сразу, еще две недели назад?! – презрительно воскликнул он. – Но вы, кажется, по своему скудоумию полагаете, что этот достопочтенный сэр согласился бы говорить со мной о своих денежных делах? Плохо же вы знаете подобных господ! Нет, я послал к нему одного человека (уверяю вас, вполне прилично одетого!) – пошататься по ферме, порасспрашивать кое о чем, кое с кем познакомиться. Хотите узнать, с кем он там познакомился? С носком одного ботинка – очень тяжелого, сэр! Это был ботинок Гардимана.

– Пожалуй, я рискну встретиться с владельцем ботинка, – негромко, как всегда, ответил Моуди.

– И задать ему этот вопрос?

– Да.

– Ну что ж, – сказал Шарон, – возможно, вы получите ответ не от ботинка, а от его владельца. Тогда расследование можно считать завершенным – если только я все на свете не перепутал. Послушайте, Моуди! Ну потрафьте мне, старичку, растолкуйте вы этому адвокатишке, что за свою гинею он получил прекрасный совет! Пусть знает, что, лишив меня своего доверия – и своих денежек, – он же сам и остался в дураках! А вы, как я понимаю, влюблены в нашу прелестницу? – нахально осклабясь, продолжал он. – Хорошая девушка, мне она тоже нравится. Станете жениться – не забудьте пригласить меня на свадьбу! Ради такого случая я согласен даже умыться и причесать волосы.

Вернувшись к себе на квартиру, Моуди нашел на столе два письма. На одном он увидел саут-морденский штемпель и сразу же его вскрыл.

Письмо было от мисс Пинк. В первых строчках содержалась настойчивая просьба хранить обстоятельства исчезновения злополучной банкноты в строжайшей тайне от всех, и в особенности от Гардимана. Свою неожиданную просьбу мисс Пинк объяснила так:

«Счастлива Вам сообщить, что моя племянница Изабелла помолвлена с мистером Гардиманом. Однако, если до него дойдет хоть малейший намек о павшем на Изабеллу подозрении – как бы жестоко и несправедливо таковое подозрение ни было, – замужество Изабеллы не состоится, а сама она и все ее близкие будут покрыты позором до конца своих дней».

Внизу страницы была сделана приписка рукою Изабеллы: