Отец

— Неплохая мысль! — Бурсаков кивнул на стоявшие у двери приборы, которые притащили сюда мы с Женькой. — Если бы эту машинку удалось подсунуть иностранной разведке, мы бы отбросили зарубежную науку лет на десять назад.

— Тише ты, Шурка, слышь вот, что люди говорят! — взмолился председатель и глянул на Бурсакова понимающе. — Надо подумать, а?.. — И подмигнул: — Можно им такую козу заделать… Вон у нас — народ!

Он повел рукой на скамейку, где покуривали приведшие нас мужики, и один из них, пожилой, бородатый, с черными цыганскими глазами, рассудительно подтвердил:

— Отчего нельзя? Все можно.

— Это я вот те — козу! — не унималась толстая Шурка. — Приедет только какое-никакое начальство, я те эту козу — сразу!.. Я те эту козу — на всю жизнь!..

На улице послышался возбужденный говор, потом он стал ближе, но приглушеннее, потому что разговаривали теперь, покрикивали уже в доме, за дверью, а затем дверь эта распахнулась так стремительно, словно ее хотели выбить, и в комнату стремительно влетел Юрка Нехорошев.

Сопровождавшие его вошли за ним неторопливо, даже степенно вошли, но по лицам их было видно, что это именно они сообщили Нехорошеву такое ускорение, в результате которого он смог остановиться, только наткнувшись на председательский стол.

Рубаха на груди у Юрки была разодрана, под глазом уже зацветал, наливался багровым большой синяк.

— Сонного вязали, — объяснил длинноволосый дедок в очках. — Ежели иначе, может, и не дался бы — здоровущий, черт.

Юрка взглядом полоумного скользил по лицам, увидел вдруг Бурсакова, и глаза его радостно зажглись.

— Игорь Михалыч, пала!..

— Тоже ваш? — спросил председатель.

У Юркиных конвоиров вытянулись лица. Но Бурсаков в недоумении плечами пожал.

— Первый раз вижу.

— Ага! — сказал председатель и азартно потер ладонь о полу кителя где-то на животе сбоку.

— Игорь Михалыч, пала… Да ты што, начальник! — закричал Юрка отчаянно. — Чернуху такую кидает, понял! Ну, Нехорошев я! Юрка!

— Нехорошев? — повторил Бурсаков, как будто начиная что-то припоминать. — Юрий, говорите?

— А то кто ж, пала?

Голос у Юрки звучал сейчас тонко и жалобно. Юрка обиженно моргал, кривил губы, и было в лице у него еще что-то такое, действительно делавшее его на самого себя непохожим.

— Есть у нас такой, — как будто припоминал Бурсаков. — Только наш Нехорошев — орел! И синяков у него никогда, он сам синяк кому хочешь… И зуб у него золотой… фикса.

— Дак выбили, пала! Вот этот дедок! И поискать не дал. — Юрка начал надвигаться на длинноволосого, картинно хватая его за грудки. — Я тебе, што, пала? Што, мама твоя нехорошая…

— Наш, — сказал Бурсаков. — Теперь вижу: наш.

Женька Ялунин оттащил Юрку от дедка.

— Ежели товарищ и свой, ежели и научный сотрудник, все равно ему суток десять дать не мешает. Мы, можно сказать, при исполнении… А он! За всю свою долгую жизнь столько матюков не слышал и, надеюсь, больше не приведет господь! Тьфу ты!..

— Шестьдесят рублей, пала, отвалил, — отозвался Юрка. — Девяносто восьмая проба. Как я теперь найду?

— Теперь единственная надежда на наши афиметры, — сказал Бурсаков. — Доведем их до ума и попробуем поискать твой зуб… Так что кончай бездельничать и спать на профиле — теперь ты лицо, так сказать, заинтересованное.

— Он золото не будет брать — только железо, — огрызнулся Юрка. — Што, я не знаю?

— Ты подаешь надежды, — сказал Бурсаков одобрительно. — Почему бы тебе всерьез не заняться наукой? Тем более материальный стимул у тебя уже есть — золотой зуб… Андрей Феофаныч тебя любит — всегда поможет…

Мы с Женькой снова схватились за животы.

3

Когда меня окружили на профиле и потребовали поднять руки во второй раз, я снимал рамку афиметра, давясь от смеха.

В деревню шел с большою охотою, предвкушая новые шуточки; и точно, начальник наш, которому волей-неволей приходилось теперь дежурить в сельсовете, выручая своих, встретил меня радостно — неожиданная его обязанность поначалу ему, видно, понравилась.

В третий раз я уже попытался скандалить: не хочу, мол, нести прибор — и точка, а если кому надо — пусть сам тащит афиметр, — мне эта история уже надоела.

— Ладно, — сказал один из моих конвоиров, — понесем по очереди. — Подошел к афиметру и уже приподнял его, как вдруг в спину ему сказали негромко:

— Ка-ак трахнет сейчас, так и кусочков не соберешь…

— Ишь ты! — удивился первоначальный мой доброжелатель, живо отпрянув от афиметра. — А ну-ка, давай сам!

И опять прибор понес я.

А Бурсаков на этот раз сказал, что вообще-то уже хватит, не смешно, пора и делом заняться.

— Товарищи! Дорогие! — говорил я через несколько часов, прижимая руки к груди. — Ну какой же я шпион, граждане? Да разве шпионы ходят с такими громадными приборами? Тогда бы их всех в один день переловили. Разве не так?

— Вот мы и ловим! — неумолимо отвечали мои оппоненты.

Я призывал на помощь все свое красноречие.

— Нет, ну правда, товарищи! Был бы я шпион, тогда бы аппарат у меня был во-от такусенький!.. В пуговку на прорешке был бы вмонтирован. А этот?

— Ну, пуговки на прорешке мы тебе в конторе посмотрим!

— Га-га, правильно!