Отец Горио

Максим взглянул на графиню де Ресто и слегка пожал плечами, как бы говоря: «Если он примется толковать о флоте с этим господином, то все для нас пропало». Анастази поняла его взгляд. С удивительным сознаньем женской власти она сказала, улыбаясь:

— Идемте, Максим, у меня есть к вам одна просьба. Господа, мы предоставляем вам свободу совместно плавать на «Мстителе» и «Варвике».

Графиня встала, с лукавой усмешкой подала знак Максиму, и оба направились к будуару. Едва эта морганатическая чета — прекрасное немецкое выражение, не имеющее соответствия во французском языке — дошла до двери, как граф прервал свой разговор с Эженом, сказав недовольным тоном:

— Анастази! Останьтесь, дорогая, здесь, — вы хорошо знаете, что…

— Сейчас! Сейчас! — ответила она, не дав ему договорить. — Я только на одну минуту: дать поручение Максиму.

Графиня быстро вернулась. Все женщины, вынужденные считаться с характером мужей, чтобы иметь возможность вести себя, как хочется, хорошо знают, до какого предела можно доходить, не теряя драгоценного доверия, и тщательно избегают столкновений с мужьями из-за мелочей жизни, — поэтому и графиня сразу заметила по изменившемуся тону графа де Ресто, что пребывание в будуаре не лишено опасности. Этой помехой она была обязана Эжену. Выражая всем своим видом досаду, графиня глазами указала Максиму на студента, тогда де Трай, обращаясь к графу, его жене и Растиньяку, насмешливо сказал:

— Вы заняты серьезными делами, я не хочу мешать вам, прощайте, — и быстро вышел.

— Останьтесь, Максим! — крикнул ему граф.

— Приходите обедать, — добавила графиня и, вторично оставив Эжена с графом, пошла вслед за Максимом в первую гостиную, где они пробыли довольно долго, рассчитывая, что за это время граф де Ресто выпроводит студента.

Растиньяк слышал, как они то заливались смехом, то говорили, то смолкали; но коварный студент щеголял остроумием перед графом де Ресто, льстил ему и вступал с ним в спор, надеясь вновь увидать графиню и определить характер ее отношений с папашей Горио. Женщина, явно влюбленная в Максима, жена, вертевшая своим мужем и связанная таинственными узами со старым вермишельщиком, представляла для Растиньяка загадку. Он жаждал проникнуть в ее тайну, надеясь таким образом достигнуть полного господства над этой женщиной, парижанкой с ног до головы.

— Анастази! — снова позвал свою жену граф.

— Ну, бедный мой Максим, — сказала она молодому человеку, — надо покориться. До вечера…

— Нази, — сказал Максим ей на ухо, — когда приоткрывался ваш пеньюар, у этого молодчика глаза горели, как угли, — надеюсь, вы больше не пустите его к себе в дом. Он станет объясняться вам в любви, будет вас компрометировать, и ради вас я буду вынужден его убить.

— Да вы с ума сошли, Максим! — сказала она. — Наоборот, такие студентики могут служить замечательным громоотводом. Разумеется, я постараюсь, чтобы он пришелся не по вкусу графу де Ресто.

Максим расхохотался и вышел в сопровождении графини; она остановилась у окна и наблюдала, как он садился в экипаж, горячил лошадь и помахивал бичом. Графиня де Ресто вернулась лишь тогда, когда за ним закрылись главные ворота.

— Представьте себе, — обратился к ней граф, — имение, где живет семья господина де Растиньяка, оказывается, недалеко от Вертэй, на Шаранте. Двоюродный дед господина де Растиньяка и мой дед были знакомы.

— Я рада, что у нас есть общие знакомые, — рассеянно ответила графиня.

— И больше, чем вы предполагаете, — заметил студент, понизив голос.

— Каким образом? — оживленно спросила она.

— Я только что видел, — продолжал студент, — как от вас вышел господин, с которым я живу дверь в дверь, в одном и том же пансионе; я говорю о папаше Горио.

Услышав это имя, приправленное словом «папаша», граф, мешавший жар в камине, бросил щипцы в камин, словно они обожгли ему руки, и встал.

— Милостивый государь, вы могли бы сказать: «господин Горио»! воскликнул он.

Графиня, заметив раздражение мужа, сначала побледнела, затем покраснела и явно пришла в замешательство; стараясь придать своему голосу естественность, она с деланной развязностью заметила:

— Нет человека, которого бы мы так любили…

Не докончив, она, словно под влиянием какой-то мелькнувшей у нее мысли, взглянула на фортепьяно и спросила Растиньяка:

— Вы любите музыку?

— Очень, — ответил ей Эжен, покраснев и растерявшись от смутного сознания, что сделал какой-то нелепый промах.

— Вы поете? — отрывисто спросила она, направляясь к фортепьяно, и, сильно ударяя по клавишам, пробежала их все от нижнего до и до верхнего фа рррра!

— Нет, мадам.

Граф де Ресто ходил взад и вперед по комнате.

— Жаль: вы лишены очень верного средства иметь успех. Ca-a-ro, Ca-a-aro, Ca-a-a-a-ro, non dubitare!..[33] — спела графиня.