Отец Григорий. Жизнь, посвященная Богу

Невольно повинуясь внутренней силе и убежденности своего пятилетнего сынишки, батюшка направляет лошадь в нужную сторону. Вот уже не видно и последних городских огоньков, миновали и новое Широкореченское кладбище. Дорога, отвердевшая от холодов, позволяет легко двигаться по болотистой местности. Ничего не видно, почти ничего. В душу медленно заползает леденящий ужас. Батюшка не перестает творить Иисусову молитву. Отдельные исхлестанные ветром кусты, корявые пни, застывшая хлябь… И вдруг вдали какое-то движение. Или это рябит в уставших глазах? Гриша стоит и дышит в ухо седящему на козлах отцу. Вот, вот же она… Или они? Он делает странный судорожный жест и жмется к отцу. Жеребчик неожиданно храпит и упирается. На фоне почти стемневшего неба по застывшей земле без дороги движутся две фигуры. Один силуэт женский: в платке и коротком жакете (очень знакомая фигура), а второй? Контур широкой приземистой фигуры прикрывает собой Екатерину. Идут… Идут в темень, в неизвестность, в никуда…

И тут Гриша своим звонким детским голосом неожиданно даже для отца Александра закричал:

– Тетя Катерина! Тетенька Катя! Остановись! Господом Богом нашим Иисусом Христом тебя прошу!

И… о чудо! Внезапная вспышка света, широкая мужская фигура исчезает, и вконец испуганная, рыдающая Катерина подбегает к возочку отца Александра.

Увидев его и Гришу, она падает в ноги мальчику и священнику. Бледная, со следами смертельной белизны в лице, она целует Гришу, целует руки батюшки Александра и не может вымолвить ни слова. Ее только бьет дрожь, и она содрогается от нервных спазматических рыданий.

Вот такую они и привезли ее домой. Матушка Надежда оказала ей первую помощь, и наконец пришедшая в себя женщина рассказала:

– Я уже с неделю или чуть больше стала замечать: стоит только свечереть, как к Семеновой могиле подходит этот мужик. Такой вежливый, участливый. Меня все утешает и как-то мудрено говорит, а мне вроде и легче становится… Я последние дни стала даже ждать, что он подойдет. Сегодня он опять пришел. И все говорил, говорил… Я чувствую: темнеет уже, пора возвращаться – и вдруг слышу его слова: «Ну, пора, Катерина, пойдем». И я, как неживая, послушная ему, иду, куда он ведет, хотя чувствую, что вроде совсем из города выходим, да и ноги не идут, а воли моей нет! И только думаю: имя-то мое откуда он знает? А мы уже к болоту подошли. Огней городских не видно… А он все только говорит и говорит, и я иду за ним, как по приказу. И тут крик Гришеньки! Его ангельский голосок: «Тетя Катерина! Ради Господа нашего Иисуса Христа, остановись!». Как только он прокричал имя Господа, этот мой спутник вдруг остановился как вкопанный, что-то сверкнуло, и… его разорвало! И дух такой зловонный пошел.

Она вновь содрогается от воспоминаний.

Сильно переболев, Катерина, по молитвам всей семьи Пономаревых, пришла в себя. Она осознала, что заведи ее бес в болотные дебри, то погибла бы ее христианская душа, если бы не бесконечная милость Господа, вложившего в ум, сердце и уста маленького мальчика ее спасение. Как поддалась она на бесовские уловки? Вместо того чтобы молиться в храме об упокоении души мужа, заказать сорокоуст и читать Псалтирь, она лежала в каком-то отупении на его могиле и чуть не стала легкой добычей диавола. Спас ее Гриша – ее любимец, сынок протоиерея Александра Пономарева, мальчик, которому Господь определил многое совершить в жизни.

* * *

Прошло немало лет. Гришеньку уже называли Гришей, Григорием. Учиться в школе он не имел возможности – после революции детей духовенства не принимали в школы. Тогда отец Александр, сам блестяще образованный человек, имевший два высших образования – светское гуманитарное и духовное, составил план обучения сыновей, в который входили и общеобразовательные, и духовные дисциплины. Только на математику, химию и физику мальчики ходили к частному преподавателю.

Григорий очень серьезно и углубленно стал изучать полный курс духовной семинарии, одновременно помогая отцу в церкви: знание церковной службы выручало. Лет в тринадцать-четырнадцать он уже мог участвовать в службе в качестве псаломщика, если надо – пел в хоре. Правда, голос, еще не прошедший мутацию, иногда давал срыв, к его великому смущению, и вызывал милые смешочки девочек Увицких – Ольги и Нины, которые пели с ним в хоре.

Ох уж эта Нина – Ниночка Увицкая! Тоненькая, сероглазая, она не выходила у него из головы. Они ведь знали друг друга еще малышами, затем знакомство на время прервалось, и вот теперь они, уже подростки, познакомились, можно сказать, вновь. К шестнадцати годам Григорий твердо знал, что его жизнь и труд должны быть связаны с Православной Церковью. Если Господь сочтет его достойным, он будет служителем Церкви. Где-то еще присутствовала далекая мысль, появившаяся в детстве, – уйти в монастырь, стать монахом. Этот духовный подвиг неудержимо привлекал к себе юношу. Но вот Ниночка! Много раздумий, колебаний, да и, в конце концов, он же не знает, как она к нему относится… «Пусть все будет по воле Твоей, Господи!».