Отец Иоанн Кронштадтский

Впервые мне пришлось видеть о.Иоанна в Киевской духовной академии. 11 сентября в конце 90-х годов я, по окончании лекций, был в числе других студентов в академической библиотеке, когда узнал, что о.Иоанн находится в Киеве и собирается посетить академию. Говорили, что он должен быть в академии сейчас же. Мы, все бывшие в академии студенты, поспешили сдать свои книги и вышли во двор Братского монастыря. Весть о приезде о.Иоанна обошла уже всю академию и студенты отовсюду собирались группами и оживленно говорили между собою по поводу этого приезда.

Студенты не могли похвалиться своей религиозностью и вообще идеалистической настроенностью. Скорее даже напротив. Дисциплина в академии в то время была довольно строгая. Студенты более или менее аккуратно посещали утренние и вечерние молитвы, ходили ко всенощной и на обедню в положенное время и вообще более или менее точно выполняли все требования академического устава, но их внутренняя настроенность далеко не отвечала их внешним действиям. Даже постоянный чтец часов за архиерейским богослужением отличался крайней циничностью, смеялся в своей среде над всем церковным и религиозным.

Под влиянием вести о приезде о.Иоанна у студентов открылись, так сказать, новые нравственные ощущения. Мы как-то сразу почувствовали, что к нам приближается что-то большое, высокое, необыкновенное, но в то же время дорогое всем нам, и от этой близости необыкновенного человека в нас самих зажигался огонек новых нравственных порывов. Все другие интересы как-то сами собою теперь отошли на задний план, стали маленькими и ненужными. Наши мысли были заняты всецело о.Иоанном, тем великим делом, которому он служил: его постоянной готовностью идти на помощь труждающимся и обремененным, его неустанной благотворительностью, наконец – его непрестанным молитвенным горением. О деятельности о.Иоанна каждый из нас много слышал и читал, но доселе о.Иоанн был для нас одною из тех больших исторических фигур, которые из своей дали представляются существами почти что абстрактными. Теперь же, ввиду осязательного его приближения к нам, все мы почувствовали в себе разнообразные живые отзвуки на то, что ранее почти что не трогало или мало трогало нас. Облик прежде хотя и светлый, но в то же время бледный, бесплотный и далекий, почти что внежизненный, теперь... начинал сиять и влечь нас к себе своею глубокой реальностью... Душевный подъем был несомненный, и совершился он очень быстро.

Однако такое состояние продолжалось недолго. Вскоре стали говорить среди студентов, что о.Иоанн не будет у нас. И этому мы тоже скоро поверили. Имелось налицо и вероятное объяснение. С начальством в академии в то время происходили непрерывные «недоразумения». Дошло до того, что инспектору стали бить стекла в окнах; стреляли даже в него, правда – из резинового прибора, но все же так, что пробили стекла в двойных рамах. Говорили, что о.Иоанн не захочет посетить среду, столь непочтительную к своим начальникам, и студенты один за другим перешли в столовую – на вечерний чай. Начиналось что-то вроде разочарования.

В 9 часов к нам в комнату зашел студент-иеродиакон (болгарин)... и сообщил нам, что о.Иоанн сейчас же должен быть в ректорской квартире. Мы немедленно отправились к зданию, занимаемому ректором, ныне покойным епископом Сильвестром.

У всех было настроение такое, с каким обыкновенно верующие люди встречают святыню, и как-то само собою вышло, что наши мысли, все наши душевные движения снова оторвались от нашей обыденщины...

Послышался вблизи топот лошадей. Мягко подкатила карета, щелкнула ручка дверцы. Мы все стали одним вниманием. Никто нам не говорил, но мы знали, что из кареты должен выйти о.Иоанн. Мы ждали, что увидим величавую фигуру или, по крайней мере, человека с величавыми манерами и медлительной речью, также зовущей в сторону от этого мира, – короче, думали, что встретим святого, как он обыкновенно рисуется воображению русского человека, воспитанного на Четь-Минеях и аскетической литературе. Но оказалось иное.

Молча благословив несколько человек, ожидавших у самой кареты, о.Иоанн скорым шагом направился к квартире ректора среди расступившихся студентов.

Дойдя до иеромонаха И., он вдруг обернулся к нему с приветствием:

– Честь имею кланяться. Вы не инспектор будете?

Сказано это было твердым, звенящим голосом, отрывисто и выразительно, без всякой слащавости, столь обычной в духовной среде.

О. И. едва успел ответить «нет», как о.Иоанн, поцеловав его в руку и в губы, уже бежал по ступенькам крылечка, слегка покряхтывая, живой, бодрый и веселый.

Впечатление получилось неожиданное. Прежняя напряженность у нас исчезла, и мы как-то сразу почувствовали, что в нашу среду вошел человек далеко не чуждый нам и что он вошел не из другого мира, а именно из этого, из того самого мира, в котором мы сами живем и которым мы все, заурядные люди, так интересуемся.