Отъявленные благодетели

Завали-ка ты хлебальник, политолог. Я всегда перед «стрелками» и конкретным рамсиловом на отвлеченные темы думаю. Не просто отвлеченные, а масштабные, чтобы мои проблемы не казались такими уж неподъемными. То есть чисто умозрительно я засады на Красной площади не предвидел, но чуйка скверная хорохорилась. Когда Собянин киоски и другую жизнь из центра вышвырнул, Москва стала красивее и страшнее одновременно. Это как ехать в Вавилон и найти его Иерусалимом. В небесном смысле. Ну, или удачно прикидываться Европой, когда ты Азия. У меня от такой мимикрии мурашки по коже. Она как бы усиливает азиатчину. Настолько все тупиково, что на фоне этой тупиковости федеральный розыск и тупиком не кажется. Просто стремно как-то, что наше с Ангелом прахо-медовое путешествие превратилось в такую вот кровавую херню.

Ангел сидела спокойно, но ближе к центру заерзала и придвинулась ко мне. Я кайфую от ее сдержанности. Могла бы прижаться, сказать какую-нибудь чушь. Нет, молчит. Я тоже молчал. Если не накручивать – плевое дело. Взял щепотку Бориски, бросил в воздух и кати себе в Питер. На самом деле я неправильно называю Петербург – Питером. У нас с ним недостаточно близкие отношения для этого. Я там и был-то всего один раз.

– Сева, парканись на Малой Лубянке где-нибудь. Мы пройтись хотим.

– Сделаем. Задаток дашь?

– Чтобы ты с ним уехал, и ищи ветра в поле? Три косаря дам. Остальное – по дороге в Петербург.

– Ладно.

Сева долго искал парковочное место, но все-таки нашел. Вокруг вздыбился сталинский ампир. Город казался преувеличенно четким, холодным, красиво-казенным, необжитым. Мне почему-то вспомнился фильм с Уиллом Смитом «Я – легенда», это где он в одну каску по безлюдному Нью-Йорку ходит и с манекенами здоровается. И еще Детройт из «Выживут только любовники». Когда происходит непонятное… Нет, не так. Когда мне страшновато, я почему-то прячусь в двух берлогах – самосочиненной философии и культурных аллюзиях. Иногда я думаю, а не из подобного ли страха родился постмодернизм?

Мы с Ангелом вылезли из машины и пошли на Красную площадь. Миновали Воровского. Спустились в переход. Оставили за спиной Лубянку. Вышли на Никольскую. У Ветошного переулка я остановился. Исчезли люди. До Ветошного прохожие встречались постоянно, а тут неожиданно вымерли. Наверное, надо было дать заднюю. Развеять Бориску ценой своей жизни мне как-то не улыбалось. Просто… Надоели непонятки. Разузнает Фаня, не разузнает – бабка надвое сказала. А тут можно языка взять и расспросить по-свойски. Я с детства такой. Не могу бояться или жить в тумане. Иду на страх, в туман этот, даже если жопу могут прищемить, и всех бью и все выясняю. Не потому, что я смельчак, а потому что слабак. Не могу долго бояться или плавать в неизвестности.

– Ангел, дай мне урну и возвращайся в машину.

Ангел тоже чувствовала неладное. Она и так-то белоснежная, а тут вовсе в снежинку превратилась, обелела. И глаза горят. Я аж залюбовался.

– И не подумаю. В конце концов, это мой муж.

– Муж объелся груш. Если нас двоих посадят, какой в этом кайф? А ты мне с воли «Маску» зашлешь. Я в это время года именно эти конфеты предпочитаю.

Я пытался шутить, чтобы разрядить сгущающуюся атмосферу. Неудачно, как видите. Ангел сказала:

– Знаешь, что сейчас происходит?

– Что?

– Ты помещаешь меня в викторианство. «Иди в машину и жди там, а я крутой мужик с яйцами, я разберусь!»

– Ну, яйца у меня действительно…

– Действительно. Но моя щелка ничуть не хуже.

– Ничуть. Мать всех щелок. Прелесть, что за щелка.

Я покорился. Хотел метамодернизма, офигенную телку и партнерских отношений? Получите, распишитесь. Пошли на Красную площадь. Прошагали ГУМ. В голове промелькнуло: «Тут ФСО все отслеживает, камеры повсюду, куда, нахер, идем?!» Вышли на площадь. Метров на двадцать углубились в пустоту. Тут я понял, что хана рядом. Ни караула возле Мавзолея, ни ментов по периметру.

– Развеивай, Ангел. Не мешкай.

Ангел скинула рюкзак и присела на корточки. Я застыл в предбаннике транса. С трансом одна беда – если в нем просуществовать долго, назад не вернешься. Саврас, бедолага, полчаса в нем побыл, а теперь трупы в морге пилит. Кожу хотел с себя срезать, потому что она трупами пахнет, а запах отталкивает девушек. Мы с Фаней насилу его отговорили.