Откровение в Галисии

– Нет, правда. Я не испытываю ничего, кроме сожаления и досады, и просто хочу побыстрее уехать отсюда, вернуться к нормальной жизни и обо всем забыть.

– Безразличие, – прокомментировал священник. – Одна из стадий горя. Наступает после отрицания и перед торгом.

Писатель собирался возразить, но тут вспомнил, как принимал в штыки каждое слово сержанта Акосты, когда та сообщила о смерти Альваро, отказывался верить, пытался ухватиться за спасательный круг или какую-то ниточку, мучительно искал объяснения.

– А вы, похоже, эксперт в таких вопросах, – недовольно пробурчал Ортигоса.

– Так и есть. Каждый день я имею дело с утратами, безутешным горем и иными тяжелыми душевными состояниями. Это часть моей профессии. Но есть и еще кое-что. Альваро был моим другом. – Лукас взглянул на Мануэля, ожидая какой-нибудь реакции на свои слова. – Наверное, я единственный, кто поддерживал связь с ним все эти годы и многое знал о его жизни.

– Значит, тебе было известно больше, чем мне, – прошептал писатель. Ему неожиданно стало грустно.

Священник остановился и бросил на Ортигосу серьезный взгляд.

– Не суди Альваро так строго. Если он что-то скрывал, то не потому, что стыдился тебя, а потому, что испытывал неловкость за своих родственников.

– Ты не первый, от кого я это слышу, но мне не верится. Я встречался с его родными, и они не показались мне ужасными людьми.

Лукас улыбнулся и сделал примиряющий жест рукой.

– При первой же возможности Альваро уехал в столичный пансион и больше не общался ни с кем из тех, кто остался в поместье. Каждый раз, когда он наведывался сюда, близкие принимали его все холоднее, и Альваро перестал приезжать. Несмотря на то что именно он унаследовал все состояние и титул, маркиз до самой смерти отказывался видеть старшего сына. Потом мой друг появился, привел дела в порядок, назначил родным ежемесячное содержание и опять исчез. Полагаю, лишь я да его душеприказчик знали, где его искать. – Священник снова зашагал по дорожке. – Я знаю, что рядом с тобой он был счастлив.

– Откуда такая уверенность? – сурово спросил Мануэль. – Он приходил к тебе на исповедь?

Лукас закрыл глаза и резко выдохнул, как будто получил удар в грудь.

– Можно и так сказать, хотя все было несколько иначе. Мы о многом говорили. В том числе и о тебе.

Теперь писатель замер посреди дороги. Он повернулся к священнику и невесело усмехнулся.

– Для чего ты мне это рассказываешь? С какой целью? Альваро скрывал от меня правду, и попытки служителя церкви утешить в такой ситуации выглядят просто абсурдно. Как я должен себя чувствовать, узнав, что Альваро доверял духовнику больше, чем мне? Я твердо уверен лишь в одном: что совершенно не знаю человека, которого впустил в свою жизнь. Все это время он меня обманывал.

– Я понимаю, что у тебя на душе.

– Ни черта ты не понимаешь!

– Может, ты прав, а может, и нет. Я совершенно точно знаю, что сейчас тебе хочется отрицать все мои слова, но пройдет несколько дней, и ситуация изменится. Когда это случится, приезжай, и мы поговорим. – Лукас протянул визитную карточку, на ней был указан адрес церкви в Понтеведре. – Ты узнаешь настоящего Альваро. А все остальное – не более чем декорации.

И священник широким жестом указал на парадную аллею и ворота в поместье.

Писатель смял листок и чуть было не бросил его на землю, но вместо этого машинально сунул в карман, где уже лежала гардения. Только ее он собирался тайком привезти из Галисии.

Собеседники молча вышли за ворота. У автомобиля Мануэля, облокотившись о багажник, стоял какой-то человек. Увидев их, он сделал пару шагов навстречу и остановился. Его фигура показалась писателю знакомой, но лишь подойдя поближе, он понял, что это тот самый лейтенант, который приставал с вопросами в больнице, пока не появился старший по званию. Ортигоса не помнил его имени, зато открытая неприязнь представителя власти к гомосексуалам хорошо отпечаталась в памяти. Если форма смотрелась на страже порядка еще сносно, то сейчас пивной живот свисал над ремнем низко сидящих отглаженных брюк и откровенно выпирал из-под тонкого свитера, сквозь который четко проступал ряд пуговиц на рубашке, словно тело лейтенанта скрепили заклепками.

С возрастом у Мануэля развился нюх на неприятности. Вот и сейчас писатель был уверен, что появление гвардейца не сулит ничего хорошего. Но еще больше его удивила реакция священника.

– А он-то что здесь делает? – прошептал Лукас.

– Мануэль Ортигоса? – окликнул гвардеец, хотя прекрасно знал ответ, и показал удостоверение, которое быстро закрыл и спрятал в сумку. – Лейтенант Ногейра. Мы вчера встречались. В больнице.

– Я помню, – осторожно ответил писатель.

– Куда-то направляетесь? – Страж порядка указал на чемодан, который лежал на заднем сиденье автомобиля Мануэля.

– Домой.

Ответ Ногейре не понравился.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказал гвардеец таким тоном, словно пытался убедить в этом самого себя.

– Так говорите, – недовольно буркнул Ортигоса.

Лейтенант бросил на священника недобрый взгляд и прибавил:

– Наедине.