Откровение в Галисии

Если не считать душевой, номер выглядел вполне прилично: чистые полотенца и простыни, немногочисленная старомодная мебель, скрипучий деревянный пол. В одной из стен была запертая дверь, ведущая в соседнюю комнату, а рядом стояла узкая железная кровать, которую Мануэль считал отвратительной. На ней лежал матрас настолько тонкий, что виднелись очертания каркаса. Это «ложе» было слишком похоже на то, на котором писатель в детстве провел много бессонных, полных отчаяния ночей в доме тетушки. Сейчас койка была завалена пакетами с одеждой, которую он купил перед визитом в участок: два пиджака, три пары брюк, полдюжины рубашек, носки, нижнее белье. Ортигоса выбрал то, что наденет сегодня, а остальное убрал в шкаф. На столик у кровати он положил купленную в том же торговом центре книгу. Вообще-то Мануэль предпочитал приобретать печатную продукцию в книжных магазинах, но сейчас ему не хотелось, чтобы продавец его узнал. Писатель не был настроен на светские беседы, поэтому сделал выбор в пользу ассистента в супермаркете, которого вряд ли заинтересовал бы кто-то, кроме блогеров, и нашел нужный отдел. Ассортимент был скудным. Ортигоса решил, что на роман или повесть у него сил не хватит, и остановил свой выбор на экземпляре, который таинственным образом оказался в торговом центре. Мануэль уже читал эту книгу – избранное Эдгара По в мини-формате, в том числе «Сердце-обличитель», «Черный кот» и «Ворон».

Однако Ортигоса приобрел и кое-что еще и машинально положил эти покупки на темный письменный стол, что, впрочем, было вполне логично. Две пачки бумаги и упаковка шариковых ручек. Пока писатель разбирал пакеты и решал, что сегодня надеть, он упорно не смотрел в ту сторону.

Вскоре после публикации первого романа, когда количество проданных экземпляров начало приближаться к полумиллиону копий, издатели известного литературного журнала уговорили Мануэля разместить статью о профессии писателя, приоткрыть завесу тайны и познакомить читателей с секретами мастерства. Свое эссе он назвал «Две пачки бумаги и упаковка ручек» – ведь это все, что нужно, чтобы создать роман. Ортигоса твердо верил в это и опирался на собственный опыт. Он знал, что желание творить продиктовано человеческой природой, потребностью души, внутренним голодом, который можно утолить, пусть и на время, только излив слова на бумагу. Но Мануэль столкнулся с жесткой критикой со стороны коллег-писателей. Как осмелился этот новичок, случайно попавший в профессию, давать советы? Разве количество проданных экземпляров не говорит о том, что он способен только на то, чтобы штамповать дешевые романы?

Уже позже, написав несколько книг и дав множество интервью, Ортигоса создал собственную творческую обстановку: комната с белыми стенами, уставленная книжными шкафами, стеклянный стол, на который падает свет из откидного окна и где стоит ваза с белыми орхидеями, тишина. Он окружил свою деятельность искусственным ореолом, прославляющим худшие пороки, помогающие писателю творить: алкоголь, наркотики, жестокость, разного рода эксперименты и неподобающее поведение.

На самом деле Мануэль верил в то, что неиссякающие источники, подпитывающие литераторов, – это беззащитность, порождающая уверенность, невзгоды, высекающие искру вдохновения, и презрительное отношение, дающее всходы в виде гордости. Но они работают лишь в том случае, если остаются скрытыми. Именно эти невидимые подземные реки или потоки бурлящей лавы заставляют писателя творить. Но они остаются тайными, а говорить о них вслух так же оскорбительно, как делать вид, будто автору нужен всего лишь хорошо освещенный рабочий кабинет, компьютер да совет доктора филологии.

Мануэль вынужден был признать, что вел себя как султан: занимал лучшую комнату в доме, работал за красивым, прекрасно освещенным столом, постоянно любовался орхидеями. А еще ощущал поддержку Альваро, который молча сидел и читал, пока Ортигоса работал. Идеальная счастливая атмосфера, которая сбивала с настроя и лишала вдохновения, стоило писателю оторвать взгляд от экрана и посмотреть вокруг. И все же он понимал, что без всего этого можно обойтись.

Мануэль смотрел на белые листы бумаги и спрашивал себя, когда он успел забыть, что пищей для творчества становятся страдания, боль, невысказанные секреты. Искусство рождается, если ты способен чувствовать, но не демонстрировать свои эмоции другим, обнажать душу и не казаться при этом вульгарным.

Ортигоса подошел к столу. Тело быстро теряло тепло после душа, и полотенце, в которое он завернулся, уже становилось прохладным. Писатель вытянул руку и дотронулся кончиками пальцев до гладкой поверхности упаковок. Две пачки бумаги и ручка, больше ничего не нужно… Он вздохнул и отошел прочь.