Откровения ездового пса

Я, как мог, объяснил ему это. Новый этап освоения - это всегда новые неудачи, новые поводы для размышлений, раздумий, внутренней борьбы и ломки, новый толчок к самоанализу, новая ступенька, новый позыв к тренировке… и споткнешься не раз, но это - накопление мастерства.

К сожалению, в характере моего нынешнего подопечного превалирует расейское "чуть что - и в торец!" Но не все в жизни, а, тем более, в летной работе, можно решить просто, кулаками. И я всеми способами стремлюсь вызвать в его душе… обиду на самого себя.

Моя задача при освоении учеником новых приемов - во-первых, не допустить выхода результатов его полета за пределы "четверки"; во-вторых, успокоить человека и вышелушить ему из вороха шероховатостей и неувязок чистое ядро истины; в-третьих, нацелить дальше. И - давать, давать, давать летать.

А я сам это люблю - летать, да вот приходится отдавать и отдавать. Ну, все же, в педагогических целях, взял разок штурвал, показал, как ЭТО можно сделать. Чтобы человек увидел и убедился: да, можно; капитан вот достиг… а чем я хуже? Чтоб поверил, чтоб разбередилось пилотское самолюбие. Он же сам - бывший капитан Як-40.

Обидно, что профессионализм выковывается путем неудач и переживаний: дурак, дурак, дурак… Обидно. Но… иного стимула нет.

Видимо, так и в любой другой профессии. "Дурак? Ну, мы это еще посмотрим" - и - самоанализ, и под одеялом бочки крутить до утра.

Может быть, есть гении, которые, читая эти строчки, посмеются: да какой там анализ! Раз-раз-раз - и в дамки!

Ну, что ж: гений - он и есть гений. Низко склоняюсь. А нам, сирым, преть и преть, разбираючись, переживая, иной раз и на учителя обижаясь… Зато впоследствии, вбитое через зад, переплавленное во внутренних муках, осмысленное и обсосанное, оно крепче заседает в мозгах и руках. А потом, в ситуации, когда думать некогда, эти, трудом и потом добытые кирпичики вдруг сольются в монолит - из пушки не пробить! И - скрутишь машину железными руками.

Вот мы и лепим внутри себя кирпичики профессионализма, замешивая их на своем поту и невидимых душевных слезах мужской обиды на свое неумение. А иначе как.

Слетали в Питер. В магазинах вакуум, целый день впереди - пошел я себе в свой любимый Русский музей. Бродил там, как дурак, в форме, один - ибо людям сейчас не до музеев: стоят в очередях за жратвой. Три часа, как одна минута - у любимых с молодости картин: "Волна", "Фрина", "Грешница", Боровиковский, Перов, Саврасов, скульптуры Антокольского, Лансере… Отдохнул, отошел душою, отогрелся внутри себя, и такие хорошие мысли зашевелились в мозгу, что даже комок в горле… Ну, поймал себя на мысли: сентиментален ты, братец, к старости стал; тут за дубье браться надо… белые дома вон расстреливают… под танки бросаются…

Да как-то, во впечатлениях от вечного, растаяла эта сиюминутная, мышиная мысль. Ее перебили воспоминания о красоте картин Рериха…

Чугунные ноги не держали; вышел - на улице тысячная очередь. За чем? А - за тортиками. Снова накатило: сволочи… бездельники… часами - стоять за тортиками… Но рядом выбросили мандарины - часть очереди переметнулась сюда, и я с ними… ну, взял кило, и все вошло в совковый стереотип добычи. И заказанную мне импортную "Смирновскую, по 420 рэ бутылка, добыл, аж четыре штуки. И народ свободно ее берет, и ликер по 700 тоже берут, но реже: какие-то бабы… это, наверное, эти… путаны… правда, рожи рязанские… ну, явно не жены пилотов, может - бизнесменов.

Обратно вез кучу зайцев, все свои, летчики, из Академии… ну, пару бутылок поставили, и то хлеб. Я-то за рейс заработал у государства "деноминированных" - аж на целых полбутылки "Смирновской".

По прилету пошел я в баню, четыре часа парился, выпаривал признаки простуды. Что такое настоящая сибирская баня, я описать не могу, отправляю к моему любимому Шукшину… Приплыл домой, как в раю… хлопнул рюмку заячьей водки, потом еще одну; больше супруга не дала. Втихаря от нее налил еще -заметила… и, как у Шукшина: "суббота еще не кончилась, но баня уже кончилась". И упал я спать.

В дреме представилось мне, как нынче утром мы снижались в розово-фиолетовые сумерки востока. Раскаленная коврига Солнца чуть, краем, выглядывала слева из-за дымки горизонта. Самолет стремительно скользил вниз, и, хотя Солнце норовило выплыть нам навстречу, между падающей машиной и светилом все время вставал крутой бок Земли; твердь расширялась и темно-фиолетовой чашей охватывала нас. Пронзили тонкий слой едва заметных облачков - и земля вдруг вырисовалась четко и близко; началось движение, под нами черной ленточкой косо вытянулась посадочная полоса, пересекли створ, развернулись - обычная рутинная работа, торец, малый газ… Саша выждал те заветные три секунды… добрал… взвился длинный шлейф сизого дыма из-под колес, и красавец-лайнер, упершись лбом в набегающее пространство, затормозился и превратился из птицы в обычное транспортное средство.

Надя потом говорила, что солнце вовсю светило мне в лицо, а я улыбался во сне.

Два полюса

Нет, не однородная масса мы, летчики. Иной раз удивляешься, какие и среди нас монстры бывают.