Откровения танкового генерала СС

И тут слышу жуткий вопль. Так кричат в минуту смертельной опасности. Едва повернувшись, замечаю на лестнице двух полицейских, наставивших на меня оружие. Я мгновенно выхватываю свой пистолет и всем своим видом показываю, что, мол, стоит им шевельнуться, и я превращу их в решето. Оба явно сдрейфили и, побросав винтовки, разбежались. Прочь отсюда! Добежав до южной окраины кладбища, снова вижу направленный на меня ствол карабина. Мужчина сначала с недоуменным видом стоит в дверях, а потом, видя, что бегу прямо на него с пистолетом в руках, пускается бежать. Понятно, нас окружили — старик все же выдал нас. Перескочив через кладбищенскую стену, лечу несколько метров и приземляюсь на деревенской дороге. Макс, кряхтя и сопя, следует за мной.

Бог ты мой, и откуда только такая прыть взялась? На что только способен бывает человек в минуту смертельной опасности! Дорога идет вверх. Кажется, что легкие вот-вот лопнут. На бегу слышу, как вскрикивает Макс. Поворачиваюсь и пару раз выпаливаю из пистолета вдоль дороги непонятно в кого. Вижу лежащего на земле Макса. В него попали. А вот храбреца, по нему стрелявшего, мои выстрелы заставили искать укрытие. Оглядываюсь и как раз вовремя замечаю у выезда из деревни двоих партизан. Они явно охраняют выезд. Ну, и куда мне теперь? Взгляд мой падает на низенькую дверь, прижатую камнем. Незаметно для партизан укрываюсь за дверью.

Едва дыша, сижу в сарае и гляжу наружу через щели между досками. Несколько минут спустя появляются партизаны. Бегая взад и вперед, осматривают каждый куст, заглядывают везде. Видимо, никак не могут взять в толк, куда я подевался, и переругиваются по этому поводу.

Один из партизан громко кричит мне выходить и обещает соблюдать права военнопленных и передать меня американским военным. Я на эту удочку не попадаюсь.

Чувствую, как пистолет у меня в руке прибавил в весе. Когда-то давно мы с товарищами поклялись друг другу живыми в плен не сдаваться. Это было в России, а там было не до шуток, там было все серьезнее некуда. Вот и настал мой час! Патрон дослан в патронник, и еще один торчит в обойме. Ну, что? Выполним клятву? Или же она оставалась в силе только на Восточном фронте? А здесь? Неужели здесь иные правила в ходу? Одна за другой текут минуты. Невольно гляжу на кусок металла в руке. На долю секунды в памяти всплывают лица жены, детей… Трудно, ох как трудно принять такое решение! А партизаны всего-то в паре метров от моего убежища. Отчетливо вижу их лица, на одних запечатлелась жестокость, другие, напротив, выглядят, как самые обычные штатские, лишь по необходимости взявшие в руки оружие.

Их предводитель вновь предлагает мне сдаться. Рядом с ним стоит мальчишка, лет, наверное, четырнадцати. Наверняка его сын. У мальчишки в руках карабин.

И вдруг мальчишку будто осенило — он, что-то лопоча, показывает на дверь и на камень. Дело в том, что рядом с камнем кусок земли остался сухим. Стало быть, камень сдвинули с места совсем недавно. Отец снова требует от меня сдаться по-хорошему.

Партизан стреляет прямо через дверь и просит у своих товарищей парочку ручных гранат. Потом стреляет еще и еще, пули разбивают доски в щепы, заставляя меня искать угол подальше от входа.

Не выдержав, кричу старшему:

— У меня ваш сын на мушке! Понял? Сдержишь обещание?

Отец инстинктивно прижимает мальчика к себе, после чего повторяет обещание обходиться со мной гуманно.

Ну, вот и все. Единственное, на что остается надеяться, так это на то, что сюда подоспеют мои товарищи и вызволят меня. Бросаю обойму в один угол, пистолет в другой. Что же за странное чувство обреченности? Видимо, это и есть плен.

Медленно приоткрываю дверь и, выйдя наружу, подхожу к предводителю группы партизан. Кое-кто из них готов тут же наброситься на меня. На меня направлен, наверное, с десяток стволов. Все кругом молчат. Не обращая внимание на оружие, пытаюсь встретиться взглядом с отцом мальчишки. Тот жестом велит опустить оружие. Недовольно ворча, его товарищи повинуются приказу. Мне приказано следовать к церкви. По пути партизанский вожак рассказывает мне, что, дескать, побывал в эту войну в Германии на принудительных работах, но, поскольку там отношение к нему было вполне нормальным, мстить ему не за кого и не за что, вот поэтому он и не собирается выступать в роли предводителя банды убийц. Хотя, добавляет он, иногда нелегко бывает удержать молодых парней не шлепнуть «фрица» на месте.

Макс Борнхефт так и лежит на дороге. У него рана в верхней части бедра. Доставляем его в полицейский участок, где ему делают обезболивающий и противостолбнячный уколы. Сельский врач — сама готовность помочь и услужить. Даже желает Максу скорого возвращения домой.

Один из полицейских извлекает из кармана наручники и защелкивает их у меня на запястьях. Острая боль пронзает руки. Партизаны с ухмылкой глядят на меня. Все!

Дальнейшая судьба 12-й Танковой дивизии СС

(записано Губертом Манером) (представлено в сокращении — прим, перев,)