Откровенно об иммунитете. Вакцинация

«Как нескончаем каталог болезней!» – пожаловалась Карсон подруге, когда воспаление глаз лишило ее возможности читать собственные сочинения. Работа над «Молчанием весны» уже застопорилась из-за язвы желудка, пневмонии, стафилококковой инфекции и двух опухолей. Она никому не говорила о раке, который убил ее вскоре после выхода книги в свет. Она не хотела, чтобы книгу опубликовали по причинам, отличным от научных данных. Так, ее личная история о борьбе с раком была рассказана в историях об уменьшении численности белоголовых орлов, о невылупившихся птенцах и о мертвых дроздах в пригородах.

Но, хотя Карсон и предполагала, что ДДТ вызывает рак, она понимала пользу инсектицидов в профилактике заболеваний. «Ни один ответственный человек, – писала она, – не станет утверждать, что разносимые насекомыми болезни можно игнорировать». Химические соединения должны применяться в случаях реальной угрозы, предлагала она, а не в «мифических ситуациях». Она призывала к осознанному, разумному применению ядохимикатов, а не к пренебрежению судьбами африканских детей. Но непреходящая сила ее книги обусловлена не нюансами, а тем ужасом, который она вселила в людей.

«Молчание весны» начинается с «Легенды завтрашнего дня», в которой Карсон описывает идиллический пейзаж с дубами, папоротниками и полевыми цветами, пейзаж, который стремительно превращается в пустыню, где больше не поют птицы. На следующих страницах тяжело заболевают рабочие, собиравшие апельсины, домохозяйка, ненавидящая пауков, заболевает лейкозом, а мальчик, бежавший встречать с работы отца мимо только что опрысканного картофельного поля, умирает той же ночью от отравления пестицидами. Это история ужасов, в которой творение человека, созданное им чудовище, обращается против него самого. Подобно Дракуле, это чудовище плывет по воздуху, как туман, а затем медленно ложится на землю. Так же как сюжет «Дракулы», сюжет «Молчания весны» – это противопоставление добра и зла, человеческого и бесчеловечного, естественного и неестественного, древнего и современного. В «Дракуле» чудовище есть порождение древности, а в «Молчании весны» зло приходит в обличье современной жизни.

* * *

Триклозан уничтожает нашу окружающую среду и медленно всех нас отравляет – таков был мой вердикт после того, как я начала читать статью о его токсичности. Или, наоборот, триклозан безвреден для людей и окружающей среды – об этом говорилось в той же статье. Будучи не в силах согласовать эти данные, я позвонила автору одной из прочитанных мною ранее статей, ученому из FDA, у которого оказался очень приятный голос. Я объяснила ему суть моей проблемы, и он ответил, что с удовольствием бы мне помог, но он не дает интервью в прессе. Мне никогда не приходило в голову, что я пресса, хотя как раз в то время я писала статью для журнала Harper’s.

Расстроенная, я положила трубку и уснула, уткнувшись лицом в груду статей о стадном иммунитете. Проснувшись и посмотрев на себя в зеркало, я увидела, что у меня на щеке отпечатались буквы: munity

[2] – англицизм от латинского munis

, «услуга», «любезность». «Ты и вправду пишешь о любезностях, а не об иммунитете», – сказала мне подруга несколько месяцев спустя. Пожалуй, это была правда, но ведь я писала и о том, и о другом.

Пока я на велосипеде ехала за сыном в детский сад, размышляя о пользе или вреде триклозана, пошел дождь. Я бегом пробежала квартал, неся своего смеющегося сына, и мы укрылись в публичной библиотеке. Там он наугад выбрал несколько книжек с яркими картинками. Пока он выбирал, я мучилась вопросом: пресса я или нет? Я поняла это как более широкую проблему принадлежности, причастности. Я считаю, что не принадлежу к журналистскому цеху, хотя мои статьи и публикуются в прессе. Если противоположностью журналиста является поэт, то я, пожалуй, и журналист, и поэт.

Сын вернулся с книгой об инопланетном ребенке, девочке, которая заблудилась на Земле, где никто не говорил на ее языке, с еще одной книгой о летучей мыши, живущей с птицами, которые почему-то не спали, вися вниз головой, и книгой об обезьяне, которую сородичи дразнили за то, что она ходила на двух ногах, а не на четырех. Сына позабавило название с игрой слов «Двухфутовая Гакки» или «Двуногая Гакки», но суть конфликта до моего ребенка не дошла. Почему, удивлялся он, других обезьян волнует, что Гакки ходит на двух ногах? «В этой разнице они чувствуют угрозу», – ответила я. «Что такое угроза?» – спросил он.