Откровенные диалоги о штрафниках Великой Отечественной

Пыльцын А.В.

: Мне не попадались. Я слышал, в штрафных ротах сержант был, который 2 раза или даже чуть не 3 раза попадал в одну и ту же штрафную роту. Оправдает он себя, а потом опять натворит что-нибудь такое, и опять… Ещё другая категория была: в штрафники попадали не только по приговору трибунала, а ещё по прямому приказу комдива и выше, а в штрафроты — ком. полка и выше — минуя трибуналы. Отрицать такое не берусь, всё могло быть.

У меня ни во взводе, ни в роте такого не было, да я и не слышал, чтобы в батальоне были «дубликаты» в этом отношении. Не было случаев. А в штрафных ротах, контактов с которыми никогда у нас не было, но после войны я встречался с командиром штрафной роты 61-й армии. Знаком и с командиром штрафной роты 10-й армии Прибалтийского фронта. Он сейчас живёт в Хабаровске, мы с ним переписываемся, он мне рассказывал, как они воевали, но о таких случаях ни тот ни другой не говорили. Я только читал, что такие случаи были, но не могу свидетельствовать об этом.

Иринчеев Б.

: Александр Васильевич, бывали ли случаи, идёт бой, штрафной батальон ведёт бой, и вы или кто-то из офицеров видите, что кто-то из штрафников перебегает к немцам, и вы были вынуждены открыть огонь по ним?

Пыльцын А.В.

: Я вам скажу: нам было дано право применять оружие к явно преступным элементам. Таких или подобных случаев не было. Расскажу об одном, может быть, похожем случае. Был у меня один штрафник — весёлый, бодрый, анекдотами сыпал, рассказывал о своих похождениях и боевых, и дамских. Такой рубаха-парень. И я его назначил командиром отделения — боевой, капитан по званию, да ещё бывший комроты из гвардейской части. Думаю: боевой мужик-то, назначил его командиром отделения. Перед форсированием Одера мне доложили, что это отделение в надёжном месте упрятано, как мой, командира роты, резерв. Какой резерв? Я никакого резерва не назначал, тем более, у меня стоит задача форсировать Одер — какие там резервы могут быть? Пошёл я туда — в землянке хорошей спрятались. Прихожу — оказывается, этот командир взял своё отделение, прикрылся, сказал, что он назначен в резерв, и вот мы пойдём на форсирование, а они останутся, как резерв. Он понимал, что 200 м — ширина реки, преодолеть её под огнём противника надежды мало. И вот он струсил, прикрылся своими подчинёнными. Несмотря на то, что из гвардейской части, но с гнилой душой оказался. И вот его солдаты-штрафники, когда узнали, что он их подвёл, что он ими прикрылся фактически, свою трусость прикрыл, говорят: «Товарищ капитан, мы с ним сейчас сами рассчитаемся». Я говорю: «Нет, самосуда не будет. Сейчас выведем его, и я или применю оружие, как я имею право, или отправлю в батальон — пускай там с ним разбираются». А потом думаю: отправить — значит, надо его охранять, значит, по крайней мере, двух человек надо отрывать от боевых действий. И в это время, когда я приказал ему выйти из землянки, над ним разорвался бризантный снаряд, и его изрешетило. Бог наказал, как говорят, и у меня легче стало на душе: во-первых, я не применил оружие против своего подчинённого, во-вторых, мне не надо его сопровождать никуда, и в-третьих, у меня на одного ненадёжного человека меньше в роте будет. Вот такой случай был.

Был другой случай: один из штрафников из числа освобождённых из лагерей (там тоже были осуждённые офицеры), выпросился на фронт, руки до плеч в татуировках, тоже за словом в карман не лез, весёлый был. Он рассказал, что он был хорошим поваром до тюрьмы, попал в тюрьму за поножовщину и даже в лагере из скудного зэковского пайка готовил так хорошо, что его зэки уважали. Я решил поручить ему ротную походную кухню. А потом пришёл из тюрьмы ещё один штрафник — лет под 50, худой очень, руки, как лапки птичьи. Вручил я ему автомат и думаю: ну как же он этими своими куриными лапками будет автомат-то держать? Говорю: знаешь что, давай-ка ты иди на кухню, а вот того, кухонного, в строй. И когда я вызвал первого и говорю: всё, сдавай кухню вот этому штрафнику, а сам в строй, он неприятное пожелание выразил словами: «Ну ладно, капитан, посмотрим, кому первая пуля будет». Это было похоже на угрозу — а вдруг он мне эту пулю пошлёт? Я же впереди пойду. Он погиб на фронте, я не знаю, как, где-то под пулю попал, а я, слава Богу, выжил. Так что вот таких 2 случая у меня было, а за всё остальное время я не могу припомнить, чтобы были даже похожие случаи.

Иринчеев Б.: Александр Васильевич, была ли какая-то специальная пропаганда у немцев для штрафников? То есть они кричали вам, что переходите к нам, что мы знаем, что вы обижены вашими властями несправедливо.