Открытые глаза

Летчики молча потянулись за ним. Анохин подошел, хлопнул его по плечу. Не робей, мол. Ну, вышла такая история. Бывает…

Галлай молчал. Он хорошо понимал друга, и, кажется, в первый раз не нашлось у него шутки — был он мрачен. Год назад и у Галлая была история в таком же роде: покорежил обшивку на скоростном бомбардировщике, разбил остекление. Ему тогда ничего не простили: ломаешь, голубчик, новые машины, иди-ка опять на старые. Месяца два пришлось ползать на бипланах. С них двоих спрос был особый. Нужно совершить что-то необыкновенное в воздухе — тогда только поверят. Десять раз повторишь подвиг — начнут признавать. А сорвешься хоть один раз — и начинай все сызнова.

Это и вправду так. Дело в том, что, почти одновременно придя на лесной аэродром, они успели окончить авиационные институты: Гринчик — московский, Галлай — ленинградский. Оба были, следовательно, дипломированными инженерами. А в те предвоенные годы тип инженера-летчика в авиации только складывался и — как бы это сказать помягче? — казался странным.[2]

Старые воздушные волки ценили в пилоте прежде всего то, чем сами отличались, — смелость, хватку, находчивость, физическую силу. Высшее образование было тут вроде бы и ни к чему. А инженеры считали, что дело пилота — летать, и нечего ему совать свой нос в инженерию. И те и другие посмеивались над «гибридом» двух профессий: они, мол, и инженеры так себе и пилоты не ахти.

На лесном аэродроме друзей встретили поначалу откровенным недоверием. Эту стену им приходилось пробивать вместе, и успех одного был успехом другого.

Как знать, может быть, Галлаю и не поручили бы испытания на флаттер, если бы не поверили после «штопора» Гринчика в силы инженеров-летчиков. А когда Галлай провел эти рискованные полеты и даже «побывал во флаттере», отсвет уважения, завоеванного им, лег и на могучую фигуру Гринчика: вот они, значит, что умеют, эти летчики-инженеры!

Само собой разумеется, точно так же ошибка одного из друзей становилась в какой-то мере помехой на пути другого.

— Нет, братцы, — говорил им теперь какой-нибудь «благожелатель». — Летать, по-настоящему летать, вы никогда не будете.

— Один вопрос, — перебивал Гринчик. — А у вас никогда не было ошибок?

— Не в них дело. Опыт показал, что вообще инженеры-летчики гробят машины. Вот у нас на Центральном тоже работал один: как ни взлетит, так обязательно вынужденная… Пришлось его отчислить.

— Факт научный, — соглашался Гринчик. — Может, у него возраст не тот?

— Зачем же. Моего примерно возраста.

— Так вам ведь за сорок, а? Мы-то как будто помоложе будем.

— А вот, рассказывают, в Харькове тоже летал один инженер. Так его винтом на взлете зарубило. Понятно?

— Скажите, пожалуйста! — ахал Галлай, – А может, его не за то зарубило, что с высшим образованием?

Но тут уж, каков бы ни был чин «благожелателя», взрывался Гринчик:

— Пошли, Марк! Глупые его возражения!

Однако все это было не так просто. Может быть, не случайно Гринчик всегда старался подчеркнуть свою «авиационность» — походкой, взглядом, одеждой. В нем, как и в его друге, видели прежде всего инженера. От них еще ждали доказательств того, что они, несмотря на свое высшее образование, способны хорошо вести испытания.

Какая чушь, скажете вы. Кто это — «несмотря»? Где, когда, в каком деле образование может помешать человеку?

Увы, если это и чушь, то не такая уж очевидная. Судите сами. Инженеры, создавшие машину, посылают испытателя в полет. Он в небе один, они не могут подняться вместе с ним. Они ждут летчика на земле. Вернувшись, он обязан доложить им, что было в воздухе. Доложить как можно точнее — недаром испытателя стараются «допросить» обязательно тотчас же после посадки. Нужны наблюдения пилота, ощущения в чистом виде. А раздумья его по поводу машины интересны куда меньше: тут, на земле, найдутся инженеры и более опытные и более знающие. Пуще огня боятся инструкторы летчика, склонного к преувеличениям. Факты и только факты! А ведь человек, умудренный высшим образованием, всегда способен что-то «домыслить». К тому, что было, он присочинит еще и то, чего не было, но что, согласно теории, могло бы случиться. Наболтает с три короба, а потом сиди, разбирайся…