Открытые глаза

Легчайшие облака разметались по небу, блеклому, нежному, розовеющему у горизонта и синему к зениту. Облака были перистые, самые красивые и ласковые — встреча с ними в небе не сулит неприятностей. Они висели совсем неподвижно. Словно чья-то щедрая рука метнула их из-за горизонта, и они разлетелись веером — тесно у земли, все свободней, воздушней к небу.

Гринчик поднялся, широко раскинул руки, словно мир хотел обнять.

— Стихия! — сказал он. — Ты мне рассказывал о своем Крыме, я не верил… Хорошая работа — жить, честное слово!

Вскоре они уехали в Москву, и там Гринчик получил свое новое задание.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

Он торопился. На следующий же день после разговора с наркомом отправился на завод. Должно быть, ему казалось, что эта поездка закрепит за ним задание, окончательно свяжет его с новой машиной.

День был дождливый, а давно известно, что дождь мгновенно делит пешеходов на две части: одни пережидают его, стоя в подъездах, другие, махнув рукой, дуют по мокрому асфальту. Гринчик явно принадлежал ко второй части городского населения: когда он подходил к проходной, куртка его изрядно промокла. Впрочем, он ведь торопился.

Конструкторское бюро — КБ, как его называют, — размешалось в красивом двухэтажном здании. Гринчик сдал на вешалку свою куртку, пригладил перед зеркалом мокрую шевелюру и поднялся по широкой лестнице на второй этаж. Там было тихо. Люди все были в белых халатах. Никто не слонялся без дела, никто в коридорах не курил. Гринчик невольно смирил резкость походки, перестал рубить воздух руками.

В приемной главного конструктора стояли модели самолетов: маленькие истребители с трех– и четырехлопастными винтами, одноместные и двухместные, высотные и скоростные. Гринчик улыбнулся неприметной, серой модельке, изображавшей истребитель МИГ-3. Словно поздоровался… Это был тот самый МИГ, который принял на себя первые удары фашистов в небе столицы. Тот самый МИГ, который стоял у истоков знаменитой формулы Александра Покрышкина: «Высота — скорость — маневр — огонь!» Именно на нем начал трижды Герой свой звездный путь. И Гринчик воевал на МИГе — такое не забывается.

— Здравствуйте, Алексей Николаевич! — услышал он знакомый голос.

Глава завода и конструкторского бюро Артем Иванович Микоян вышел к нему из своего кабинета, и по всему было видно, что он рад гостю. Минуя фразы, обычно служащие для разгона: «Ну, как себя чувствуете?», «Что новенького?», «Давненько мы с вами не видались»,— сказал просто:

— Все двери будут для вас открыты, Алексей Николаевич. Машину вы застаете в самой начальной стадии: идет эскизный проект. Со всеми недоумениями, вопросами в любое время прошу прямо ко мне. Желаю успеха.

Гринчик взялся за работу круто. В первый же день он встретился с руководителями многих бригад, и они принимали его с тем подчеркнуто дружелюбным уважением, какое всегда окрашивает отношение конструкторов к своему испытателю. Это обрадовало пилота: «Значит, прочно!» Он листал чертежи, слушал объяснения, запоминал цифры, и странное ощущение крепло в нем. Машина, с которой его знакомили, становилась понятнее, проще и вместе с тем сложней. Вообразите: вас приглашают лететь в космос. (Уже сказано, что именно так должно было прозвучать в те годы для летчика предложение испытывать реактивный истребитель). Вы идете туда, где строится фантастический корабль, высокие раздумья волнуют вас, вы приходите и слышите: «Товарищи! До сдачи проекта осталось двадцать пять дней. Почему до сих пор не разработано катапультное устройство? Имейте в виду: я буду ставить вопрос на партгруппе!» Все очень просто, деловито, проблемы решаются не космические, а заводские. И слова привычные: «прочность», «конструктивное удобство», «расчет», «вариант», «плановое задание» — те самые слова, которые услышал на заводе Гринчик.

Летчик-испытатель стал полноправным членом коллектива. И высокие его представления мгновенно были вытеснены вполне практическими заботами, которые волновали завод и КБ. Очень многое делалось на реактивном истребителе впервые. А впервые — это значит еще не опробовано, не бесспорно. Бесспорным все сделает летчик. Так пусть он знает… С необыкновенной дотошностью инженеры выкладывали ему свои трудности: в этом мы уверены, это еще ждет своего подтверждения, а вот это выяснится только в процессе летных испытаний. Пусть он знает все. Здесь действовал все тот же неписаный закон авиации: от летчика ничего нельзя скрывать. Он все сделает, но пусть глаза его будут открыты…

— Дине скажешь? — спросил вечером Галлай.

Гринчик ответил не сразу. Вопрос друга вернул его к тому, о чем он и сам думал, должен был думать весь этот день.

— Все равно рано или поздно она узнает,— сказал Гринчик.

— Лучше поздно, Леша. А? Скрой хотя бы на время. Иногда очень полезно помолчать.

— Марк! Это ведь старый спор.

Галлай усмехнулся:

— Ладно, не буду. Молчу. Ты ведь всегда прав. Сергею резал правду-матку — был прав, и тут прав. Иди, рассказывай. Дине приятно будет послушать.

— Конечно, лучше бы скрыть, — сказал Гринчик. — Я сам понимаю.

— Ну?