Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям

Трудно согласиться с таким радикальным выводом писателя, ибо Долгоруков был открыт для представителей всех конфессий Москвы. И потому свои поздравления князю на его очередные юбилеи присылали не только члены Еврейского общества, но и Магометанского общества, а также католики и протестанты Москвы. Что же касается утверждений академика Богословского об отсутствии у князя средств, из-за чего он был в большом долгу у того же Полякова, то уже после его смерти выяснилось, что Долгоруков был вполне платежеспособен. Более того, если он и просил пожертвований, то не для себя, а для московского простого люда, не имевшего возможности даже лечиться в больницах.

Достаточно лишь перечислить названия богаделен и больниц, на которые Владимир Андреевич потратил свои личные сбережения, чтобы убедиться в широте его души, в искренности его порывов: приют при Московском Совете Детских приютов, бесплатная лечебница при Комитете «Христианская Помощь» Российского общества Красного Креста, убежище для увечных воинов в селе Всесвятском, ремесленное училище при Мясницком отделении больницы для чернорабочих в Москве, Вяземский приют при Вяземском (Смоленской губернии) благотворительном комитете, мастерская для бесприютных в Москве...

Мы перечислили лишь те учреждения, что носили имя Долгорукова. Но ведь были и другие! Долгоруков подобно одному из его предшественников, князю Дмитрию Голицыну, своим примером показывал многоимущим москвичам, куда и как надо тратить сбережения.

Влас Дорошевич чрезвычайно удачно сформулировал способность Долгорукова пробудить в том или ином толстосуме щедрость: «И щелкнуть, но и обласкать умеет!» Был такой случай с ресторатором Лопашовым. Как-то в очередной раз, когда надо было пожертвовать энную сумму денег на благотворительную лотерею, он заартачился: «Надоело платить! Сколько можно!» Прознавший об этом Долгоруков вызвал Лопашова на прием к девяти часам, но не утра, а вечера. Лопашов не прийти не мог, а потому, отправившись к князю, захватил с собою на всякий случай несколько тысяч рублей.

И вот сидит он в приемной у генерал-губернатора один час, другой, третий - а князь его все не принимает. И уже под ложечкой сосет - Лопашов даже не поужинал перед выездом, и спать хочется. Любые бы деньги отдал, лишь бы домой отпустили. Лишь в два часа ночи двери начальственного кабинета распахнулись: «Князь вас ждет!»

Заходит ресторатор к Долгорукову и сразу с поклоном деньги вынимает: «Примите, Ваше сиятельство! Я не подписался на лотерею потому, что хотел иметь честь передать лично...»

А князь - сама любезность - улыбается, благодарит и руку жмет: «От всей души вас благодарю! От всей души! Я так и был уверен, что тут недоразумение. Я всегда знал, что вы человек добрый и отзывчивый! А теперь. Не доставите ли мне удовольствие со мной откушать? Мы, старики, не спим по ночам. Ужинаю поздно. Милости прошу. Чем Бог послал!»

Ужинали они до четырех часов утра, о чем Лопашов потом еще долго всей Москве рассказывал. Как не вспомнить тут другого генерал-губернатора, Арсения Закревского, который вот так же мог вызвать к себе под вечер иного купца, но ужинать он никому не предлагал!

Но вернемся к праздникам. Каждый год на шестой неделе Великого поста, в субботу, на Красной площади устраивали вербный базар и гулянье. Вдоль кремлевских стен ставили ряды из палаток и лавок, в которых продавали детские игрушки, сладости и всякие безделушки. Торговали здесь и иноземными лакомствами - греческие купцы привозили рахат-лукум, а французы пекли свои вафли. Особенно рад был этому простой народ.

Кульминацией праздника становились вербные катания с участием генерал-губернатора. «Хозяин Москвы» при полном параде выезжал верхом на породистом скакуне в окружении свиты. Особое впечатление это производило на тех, кто становился свидетелем зрелища впервые. Москвичи встречали этот торжественный разъезд, выстроившись вдоль Тверской улицы.

А на Рождество Долгоруков разрешал в Москве кулачные бои. «На третий день Рождества, такой порядок, от старины; бромлейцы, заводские с чугунного завода Бромлея, с Серединки, неподалеку от нас, на той же Калужской улице, “стенкой” пойдут на наших, в кулачный бой, и большое побоище бывает; сам генерал-губернатор князь Долгоруков будто дозволяет, и будошники не разгоняют: с морозу людям погреться тоже надо...» - писал Иван Шмелев.