Открывающий двери

Ромиль словно очнулся от дурного сна. Он увидел кровь на полу и на кровати. Темная струйка текла по его неподвижной руке, лакируя шершавую кожу. Он встал, вскрикнул от боли в ноге и позвал Мито. Но в доме было тихо. Тогда он дохромал до окна, несколько секунд напрасно дергал шпингалет, не понимая уже, что с ним делать. Оглянувшись, схватил мольберт и высадил им стекло. Захлебнулся от хлынувшего в комнату холодного воздуха и сразу понял, что там, на улице, там весна! Какой же он дурак, ведь у него день рождения в марте, а он и не сообразил! По лестнице топали шаги, кто-то метался по двору. Ромиль вдруг вспомнил девочку, которую прочили ему в жены и которая покончила с собой. Да, ему рассказал об этом брат, кусая губы и глядя в сторону. Глупая девчонка была влюблена в какого-то местного мальчишку, не оценила своего счастья… Они найдут другую. Но Ромиль тогда все понял. Его считают проклятым, и бедная девочка не захотела жить с уродом. Он решительно сказал, что передумал жениться, и никто не стал настаивать. Как же ее звали, ту девочку? Шани? На секунду ему примерещились блестящие темные глаза, вьющиеся крупными завитками волосы. Он сделал шаг к окну. Может, им все же суждено быть вместе? Но она не звала его. Наоборот, брови девушки хмурились, и в следующую секунду глаза ее потухли, и Ромиль понял, что сквозь тусклую тьму на него смотрит аштрайа, и только он ждет его там, за гранью. За спиной распахнулась дверь и, падая на руки Мито, он успел сказать:

— Не давай мне больше таблеток, слышишь? Я не хочу умереть.

6

Ромиль очнулся в клинике. Дорогая частная больница, где приводят в норму перебравших дури наркоманов и «подшивают» сорвавшихся алкоголиков. При том условии, что у них есть деньги, конечно. Мито, как верный пес, дремал подле кровати. Потянулись дни, наполненные капельницами, процедурами, игрой в карты и просмотром фильмов по телевизору. Через некоторое время Ромилю стало значительно лучше. Врачи очистили его организм от безумных доз препаратов, которые принимал молодой человек, грамотно подобрали болеутоляющие. Лекарства немного туманили реальность, но не приводили к таким провалам во времени и сознании, какие Ромиль испытывал прежде. Подходило время выписки, и молодой человек с ужасом осознал вдруг, что не знает, куда идти. Дни в больнице наполнены были смыслом и делами: процедуры, анализы, физиотерапия. Симпатичная медсестричка… Что он станет делать, вернувшись домой? Отец ни разу не навестил его, и Ромиль понимал, что это дурной знак, его не допустят к делам. Да и дела эти, отнимавшие раньше так много времени и казавшиеся смыслом жизни, вдруг показались не столь уж важными и интересными.

Опять накатилась тоска. Разболелась рука, он не смог заснуть, метался, потом начал выть, и сестра сделала ему обезболивающий укол, после которого навалилось тупое свинцовое равнодушие, когда тело и мозг словно погружаются в вязкий туман и ничто больше не важно, и нет ни времени, ни желаний.

Врач Герман Львович, наблюдавший Ромиля и готовивший его к выписке, удивился. Еще раз просмотрел анализы, записи процедур. Записи бесед с психоаналитиком. Вечером он зашел в палату. В одной комнате Мито смотрел телевизор, в другой Ромиль беспокойно ерзал на кровати, потому что рука опять ныла. Если бы под рукой у него были таблетки, он бы сорвался и проглотил пару лишних. Но здесь лекарство выдавалось строго по часам, и даже сговорчивая и ласковая Светочка переставала быть сговорчивой, когда он просил раздобыть еще пару таблеток. Нет-нет, этого нельзя. Массаж, секс, что угодно, но не это!

Герман Львович присел на край кровати и, выслушав ничего не значащие ответы на пару дежурных вопросов, спросил вдруг:

— Почему вы боитесь вернуться домой?

— Я? — Ромиль сел на кровати и захлопал глазами. — Не говорите глупостей, доктор!

— Послушайте меня, молодой человек, — Герману Львовичу еще не было и сорока, но, во-первых, он чувствовал себя мудрым, а во-вторых, довольно давно выяснил, что пациенты больше доверяют врачу, который обращается с ними как с детьми. — Как только дело подошло к выписке, ваше состояние ухудшилось. Я не вижу для этого объективных показателей, а значит, дело в психике или эмоциональном состоянии. Я могу продлить ваше пребывание здесь на неделю. Но я на 99 процентов уверен, что за день до выписки вновь наступит ухудшение. Вы просто не хотите возвращаться домой.

— Если и так, что с того? Все равно придется.

— Почему?

— Что почему?

— Зачем вам возвращаться? Как я понимаю, у вас нет семьи, которую надо содержать, и бизнеса, за которым необходимо присматривать. Поэтому если не хотите — не возвращайтесь.

— Куда же мне деваться? — от растерянности вопрос прозвучал совершенно по-детски.