Открывающий двери

— Вы позволите пригласить вас на ужин? — он был уверен, что она откажет, но вопрос дал возможность взглянуть на девушку в упор, и Ромиль опять внимательно разглядывал ее лицо. Цветы, цветы… он всегда мало обращал внимания на растения и теперь мучительно пытался вспомнить, как назывались те нежно-розовые соцветия, схожие оттенком с ее губами.

— Нет, сегодня вечером я занята. К тому же это не имеет смысла, — очень серьезно заявила Патрисия.

Он даже не удивился столь странному ответу. Девочка права: мы все жертвы условностей. И если встречаются люди, способные хоть на время обойтись без социальных реверансов, это сильно упрощает жизнь. Ромиль вылез из машины и смотрел, как ее красный додж едет по залитой солнцем улице. Только когда машина скрылась за поворотом, он вошел в дом.

Вечером и ночью Ромиль писал Патрисию. В его сумке всегда имелась пара ламп, и он не сильно зависел от того, насколько хозяева отеля экономят на электричестве. С холстом было бы слишком много возни, и он возил с собой несколько листов картона или оргалита. Установив свет, Ромиль приготовил кисти и краски. Потом закрыл глаза и представил себе Патрисию. Вот она сидит на лекции, смотрит на него: чуть приоткрыты неяркие губы, внимательный взгляд. Проскальзывает мимо в коридоре. Лепестковая полупрозрачность ушной раковины, которую осенним листом обвивает рыжеватый локон, заставляет ныть сердце.

Вот ее профиль, и она хмурит брови, глядя на дорогу и уверенно ведя машину. Так водит только человек, имеющий солидный опыт и абсолютно комфортно чувствующий себя за рулем. Но все равно, странными образом он уверен, что машина — не ее стихия. Сегодня она должна быть другой… он хочет видеть ее другой. И он увидел. Лицо и плечи Патрисии вырастают из лепестков. Цветов много и они яркие и свежие. Удивительно, как точно он, оказывается, помнит все эти цветочки.

Старая Маша заставляла девчонок сажать возле дома всякую несъедобную чушь. Ноготки, львиный зев, душистый горошек, настурции, турецкая гвоздика, мальва и прочая неблагородная садовая мелочь росла вперемежку, рождая чудные сочетания цветов, переплетаясь друг с другом и с высокими стеблями дельфиниума, кружевными листьями манжетки и влажной зеленью вербейника. Пусть он и не помнит, как что называется, но написать цветы оказалось не в пример легче, чем лицо девушки. Это потому, что их встреча была слишком короткой.

Ромиль кусал губы и мучился неуверенностью. Какая она? На лекции он видел симпатичную студентку, спокойную, умненькую. До гостиницы его везла нервная девочка с немалыми проблемами. Есть в ней надлом и несчастье… это он почуял безошибочно… А зло? И все расцветшие на куске оргалита цветы смеялись ему в лицо: ты слеп? В девушке нет зла, только несчастье и слабость. Такая незащищенная красота.

12

Утром Ромиль свалился без сил, успев выставить будильник на три часа дня. И был благодарен за сон, не омраченный вторжением видений и боли. Когда комариный писк будильника вонзился в мозг, он даже удивился тому, как хорошо отдохнул.

Ромиль успел побриться и принять душ, заказал в номер и съел ланч и все это время не разрешал себе взглянуть на картину, которую вчера развернул лицом к стене. Странным образом утром он не всегда мог точно припомнить, как же выглядел окончательный вариант работы и потому часто бывал разочарован результатами своих трудов. И вот уже пора отправляться на встречу с профессором, он вызвал такси, но медлил, глядя на лист оргалита. Сейчас взглянуть или после возвращения? Если она будет такой, как должно, это придаст ему сил. Но разочарование может омрачить весь день. Ромиль понял, что возлагает на предстоящую встречу большие надежды. И вспомнил слова Патрисии, которая явно сомневалась в знаниях и способностях Райтвелла. Что ж, пока не попробуешь — не узнаешь. И он покинул номер, так и не взглянув на портрет.

Дом Райтвелла не особо отличался от других зданий в округе: небольшой, двухэтажный, асфальтовая подъездная аллея, аккуратная лужайка. Однако благодаря особенностям ландшафта дом стоял немного выше и в стороне от остальных зданий, а живая изгородь и несколько деревьев укрывали его от глаз соседей и прохожих.

Райтвелл распахнул дверь после первого же звонка и, пропуская гостя в дом, крепко пожал ему руку.

— Я рад, что вы решили заглянуть.

На профессоре в этот день были джинсы, майка и — вместо твидового пиджака, который он носил в университете — домашняя куртка мягкого вельвета. Райтвелл всегда следил за собой, чтобы не начать копировать в одежде и поведении незабвенного Индиану Джонса, но иной раз что-то от Инди все же просачивалось в его стиль одежды или манеру разговора. Широким жестом он пригласил гостя в дом.

Ромиль оказался в просторной гостиной. Французские окна вели на крохотную террасу, где притулилась пара плетеных кресел и столик. Однако, несмотря на проницаемость помещения, в гостиной было не слишком светло. Хозяин извинился и ушел в кухню, пообещав принести сок.

— Или все же что-нибудь покрепче?

— Можно вина.

— Хорошо.