Откуда я иду, или Сны в Красном городе

Сел Сухарев рядом на диван. Помолчали. Маша разглядывала маникюр на ногтях. Виктор гонял взгляд по комнате. Всё было не так как было. Исчезли портреты его родителей, появился другой телевизор. Цветной. Ковёр новый и маленькая фотография в рамке на телевизоре. На ней Маша, Миша и мужик в лётной форме пилота гражданской авиации.

– Вторая смена? – кивнул Сухарев на фотографию.

Мария поднялась, вздохнула и пошла на кухню. – Чай будешь?

– Да я только из кафе. Поел, попил какао.– Виктор тоже встал и ушел в прихожую. Обулся.

– Нет, ну а ты как себе представлял мою одинокую жизнь? – Маша подошла почти вплотную. – Сижу и плачу вечерами у окна? Жду, когда ты плюнешь на свою высылку и вернёшься домой? Слесарем пойдешь работать или тренером в боксёрскую секцию? Я, Витя, молодая и пока живая. Делать мне в вашей тмутаракани нечего.

Я привыкла жить в большом городе. Да и Мишке там тереться среди бывших уголовников – не лучший вариант. Я справки навела про вашу Кызыл.. Как она там… И кстати, нам уже можно развестись. Раньше сложно было. Почти невозможно. А Хрущёв много нового придумал. И, кстати, как раз по разводу церковников. Сейчас – если один супруг- атеист, а второй церковный служитель – разводят по обоюдному согласию. Или если один – псих. Ну, душевнобольной. Мне взять в Челябинске справку, что я параноик – раз плюнуть при моих связях.

– Ну, так и бери справку. А я на развод подам. Хмыкнул Сухарев. – Или ты подай потому, что как атеист не можешь и не желаешь жить с попом. Да. Ты подай. Ты же давно решила развестись.

– Подам. Хорошо. – Маша оперлась бедром о косяк двери прихожей.– Только на суд сюда приедешь.

– А Мишка – то где? – Сухарев открыл входную дверь.

– Тоже боксом занимается. На тренировке.

– Ну, ладно. Будьте здоровы. На алименты не подавай. Я больше присылать буду. Как обычно. И лётчику привет. Пусть там аккуратнее летает. Небо уже давно не твердь, к какой солнце прибито и звёзды. Да и бог к летуну ближе. А Бог не очень любит когда кроме него по небесам посторонние шлындят.

И он побежал по ступенькам вниз. На улице остановился и стал соображать – куда приткнуться. Получалось, что некуда, кроме вокзала. И окончательно в том убедился после того, как обошел ещё четыре гостиницы в центре и чуть в стороне от него. Потом вспомнил, что есть в Челябе круглосуточный ресторан. Назывался он не по- советски «24 часа». Закинул Виктор баул за спину и пошел на улицу Гоголя, 128. Там, рядом с цирком и цвело для загульных граждан относительно культурное питейное заведение.

– Всё не скамейка вокзальная.– С облегчением подумал он.– Заодно и бифштекс съем. Вина марочного стакан глотну. Целую ночь о дальнейшей жизни подумаю. Вот это очень во время и хорошо.

По пути зашел на межгород, позвонил Лариске.

– Всё нормально? – спросила она.– А я тебе для лета красивую рубашку шью. Там в шкафу отличный кусок поплина был. На новоселье кто- то принёс.

– Ух, ты! – Удивился Виктор.– А машинку где взяла? Никто вроде не дарил.

– Дома взяла.– Засмеялась Лариска.– Зачем она там? У меня дом теперь здесь. Да?

– Ну, конечно.– Виктор даже не удивился.– Только ночью не шей. Глаза свои прекрасные не порть. А я завтра в ночь выезжаю. После церемонии. К следующему вечеру дома буду. Жди. Целую.

И просидел он потом в ресторане до восьми утра. Много чего съел, ничего почти не пил кроме стакана «цоликаури», и очень много думал. И не просто думал а нашел единственный путь – как жить дальше. Вышел Виктор из ресторана и стал соображать – где бы ему переодеться в облачение священника. Не в туалете же ресторана или вокзала. Выбрал баню.

– Помоюсь, попарюсь и там уже, не вызывая ни у кого вопросов, облачусь в одеяния иерея.

Когда после парной и душа облачился он по форме, нацепил на грудь крест тяжелый и собрался уходить, глянул на часы. Был полдень. И от него время до трех часов дня поползло как раненое и в часы, и в минуты, в секунды тоже, и в их десятые доли.

– Архиерей Нифонт приедет к четырём. Значит мне надо в три появится. Пойти к настоятелю, отцу Исидору. Доложить ему всё за час до приезда архиерея. Чтобы тот не успел выехать и поездку в храм Невского отменил.

Виктор для улицы выглядел странно и нелепо. Драповое серое пальто с каракулевым воротником, какие носят люди с добротными зарплатами, шапка кроличья – атрибут народа небогатого, ботинки церковные, на тонкой подошве из мягкой кожи. Это были очень дорогие ботинки. Гражданским их не продавали ни в каких магазинах. А Сухареву выдали, как и всё прочее облачение служебное – бесплатно. Рабочая форма.

А вот из – под пальто до ботинок свисала ряса, издали похожая на длинное женское платье. Поэтому многие оборачивались или улыбались весело, идя навстречу. В общем, одет был он так нелепо, как если бы советский офицер вышел в люди при фуражке с кокардой, но в халате медсестры и куртке лыжника, ватных штанах каменщика со стройки и в хромовых сапогах, гармошкой приспущенных.