Откуда ты родом, душа?

Да к тому же наше сострадание к человеку в сильной степени зависит от справедливости понесённого им наказания. А многие ли способны и готовы сострадать человеку, понесшему заслуженную кару за собственные поступки: сострадать, оказывается, можно только незаслуженному страданию, в связи с чем объект сострадания предварительно должен быть «просеян» через нормативные правила, обычаи и законы, действующие в данном обществе. Я уже не говорю о том, что он должен пройти «сито» нашего личного отношения к нему со стороны нашего чувства зависти или ненависти: к человеку, которого мы ненавидим или которому завидуем, мы вряд ли будем испытывать сострадание и даже незаслуженное им страдание покажется нам если уж не «божьей карой», то хотя бы вполне оправданным. Как известно, Пушкинский Олеко испытал бы чувство невыразимого наслаждения от гибели своего соперника, застигнутого им спящим даже на краю пропасти:

«Я не таков. Нет, я не споря

От прав моих не откажусь,

Или хоть мщеньем наслажусь.

О нет! когда б над бездной моря

Нашёл я спящего врага,

Клянусь, и тут моя нога

Не пощадила бы злодея;

Я в волны моря, не бледнея,

И беззащитного б толкнул.

Внезапный ужас пробужденья

Свирепым смехом упрекнул,

И долго мне его паденья

Смешон и сладок был бы гул»⁶.

Поэтому, скорее всего, можно было бы предположить, – но от этого предположения мы вскоре откажемся, – что не сострадание явилось «истинным моральным импульсом», а чувство вины за чрезмерное зло, оценка «чрезмерности» которого производилась на основе сопоставления собственных испытанных страданий со страданиями человека, которому причинено зло. Отсюда, из сопоставления страданий, и появилось понятие справедливости, представленное, в греческой мифологии богиней правосудия Дике, богиней права и законного порядка Фемидой и богиней возмездия Немесидой, воздающей людям сообразно их вине наказание за гордыню и несправедливость.

Понятие справедливости в дальнейшем послужило основой правосудия, то есть сопоставления потерь и приобретений соответственно истца и ответчика, производимого судьёй, опыту которого в справедливости оценки доверяют обе стороны. Опыт и мудрость, приобретаемые через страдание и деятельность – вот что требовалось от судьи. Следует напомнить, что уже в античном обществе одним из определяющих критериев формирования взаимоотношений между людьми было соблюдение меры во всём: Клеобул – «лучше всего это знать меру», Солон – «ничего слишком», Фалес – «соблюдай меру». А за самим человеком была признана способность быть мерой вещей: Протагор – «человек – мера всех вещей». То есть к началу исторических времён человек в моральном плане созрел уже настолько, что, исходя из своего внутреннего чувства и опыта, он мог давать более или менее справедливые оценки как своим, так и чужим поступкам.

Возвращаясь к вопросу о том, можно ли было бы положить чувство вины в основание античной морали, отметим, что, поскольку это чувство является следствием укоренения в обществе понятия и чувства справедливости, правомочнее было бы принять за «истинный моральный импульс» не сострадание и даже не чувство вины, а само человеческое страдание, на основе которого и было выработано понятие справедливости.

В связи с этим можно было бы предположить, что в разных культурах – Египетской, Месопотамской, Китайской, Буддийской, Античной, Славянской и т. д. – формирование морали происходило несколько разными путями в зависимости от того, какие ценности были более почитаемы в данной культуре, как например: справедливость, рассудительность, мудрость – в Античной культуре; доброта, терпимость, непричинение вреда окружающему миру – в Буддийской культуре; человеколюбие и почтительность к старшим – в Китайской культуре; совесть, как сочетание чувства справедливости и чувства вины – в Русской культуре.

И всё же отмеченные выше качества морального кодекса отдельных культур являются особенностями, оттенками, нюансами этих культур, в то время как основополагающим свойством, из которого они развились, была всё та же справедливость, потому что и доброта, и терпимость, и человеколюбие, и почтительность предполагают само собой разумеющимся справедливое отношение к другому человеку. Эти качества положительным образом расширяли диапазон самого понятия справедливости.

Итак, почему именно человеческое страдание, страдание душевное можно положить в основание морали? Страдание – самое часто посещающее душу человека, а потому и самое знакомое ему чувство: вспомним хотя бы почти постоянные терзания нашей души и нашего тела на протяжения всей жизни даже вне зависимости от нашего материального благосостояния. И вспомним насколько редки, насколько кратковременны бывают состояния счастья и блаженства – буквально какие-то миги.