Отличный парень

— Не прикидывайтесь. Вы все прекрасно понимаете. Вы — именно тот, кто…

— Кто я?

— С вашими устоявшимися взглядами и уравновешенностью среднестатистического американца, вы сможете воздать мне по заслугам… Вот ваш друг Фред, он-то точно не стал бы осуждать меня! Он бы меня понял.

— Почему… он?

— Потому что его заставили убивать… Он был вынужден это делать, так же как я…

«А-о-о-о, а-о-о-о», — завывает певец.

«Папик… папик… папик», — канючит малыш.

— Я сблизилась поочередно с сотрудниками моего отца. Это было совсем не так легко, как я предполагала. Каждый из них долго отказывался понимать, что я хотела.

— Не понимаю, — произносит Стив, — зачем вам понадобилось спать с ними?

— Мне хотелось, чтобы они прятали глаза, разговаривая с моим отцом, а затем пересмеивались за его спиной.

— Вы рассчитывали, что он обо всем узнает?

— Я действовала вслепую… Без конкретного плана… Мне надо было создать вокруг него определенную атмосферу. Я надеялась, что, узнав однажды о том, что происходит, он получит сокрушительный удар ниже пояса.

Вы только представьте, о чем могли сплетничать сотрудники большой шишки, переспав с его наследницей? Даже не в собственной постели… В банальном доме свиданий в районе площади Звезды.

Когда я выходила из этого убогого отеля, то чувствовала себя почти отомщенной. Опустившись на самое дно, я ощущала глубокое удовлетворение. В те дни я не вылезала из ванной комнаты, обзывая себя самыми непристойными именами.

За полтора месяца я успела затащить в постель четверых непосредственных помощников моего отца. Каждый из них изменил к нему свое отношение. И на работе они вели себя совсем по-другому.

Однажды в пятницу в офисе моего отца произошел скандал, о котором я узнала от одного из этой замечательной четверки. Отец собрал всех четверых в своем кабинете — огромной комнате, обставленной в стиле ампир.

За спиной отца на стене с незапамятных времен висела Мадонна кисти Боттичелли. В нежном лике Пречистой Девы проступали тонкие черты будущей Скорбящей Матери. Каждый, кто входил в отцовский кабинет, не мог оторвать взгляда от этой картины. Как правило, чтобы доставить удовольствие моему отцу и продемонстрировать свои религиозные чувства, человек заранее придавал своему лицу немного скорбное выражение. Как бы входя в церковь и принюхиваясь к запаху ладана. Оставалось только сложить руки для молитвы и приклонить колени, что, несомненно, обрадовало бы моего отца. Он привык видеть перед собой лица, переживавшие важность момента. Входящий в этот кабинет с одинаковым восхищением смотрел на Мадонну и на моего папашу. А знаете ли вы, что висело на противоположной стене? Ренуар. С огромного полотна на отца томным взором глядела, раздвинув колени, едва прикрытая одеждой грудастая девица. Настоящая кормилица. Сколько раз отец мысленно овладевал этой толстухой, в то время как его посетители с трепетом взирали на Мадонну за его спиной, поворачивая голову то вправо, то влево, пытаясь придать своим лицам соответствующее месту скорбное выражение.

В ту пятницу отец собрал в своем кабинете весь свой штаб. В тот момент он делал имя одному художнику, чьи картины он скупил оптом. Он имел свою точку зрения на то, что вышло из-под кисти будущей звезды, раскрученной с помощью рекламы. Отец выслушал советы своих консультантов, а затем высказал свое мнение: «Я вас не просто выслушал, а вслушался в ваши слова. Вы мне даете советы. Это ваша работа, за которую я плачу вам деньги. Однако у меня есть и своя голова на плечах. Мое чутье мне подсказывает, что надо идти другим путем. Вы еще только ищете решение уравнения, а мне уже известен ответ. Я вижу вас всех насквозь. Я читаю ваши мысли».

Среди его помощников послышался легкий ропот. Мой отец тут же прервал попытки протестовать. Он добавил: «Вы только открываете рот, а я уже знаю, что вы хотите сказать». Наступил момент истины. Один из участников совещания, только что вынырнувший из постели со мной, вдруг начал смеяться. Сначала он тихонько смеялся про себя, а затем затрясся от хохота, прикрывая лицо платком.

Не знаю, слышали ли вы когда-нибудь утробный, сотрясающий весь человеческий организм смех, который невозможно остановить, как извержение вулкана. Бесполезно заставлять себя думать о чем-то другом. Картины чудовищных катастроф вызывают в сознании лишь гомерический хохот; похоронные процессии представляются кавалькадой одетых в черное и корчащихся от смеха человечков, раскачивающих роскошный гроб, в котором просыпается от смеха покойник и присоединяется к всеобщему веселью. Смех обжигает рот, оставляя после себя горький привкус. Войны и взрывы представляются смешной детской игрой. Вот такой, в сущности, жуткий смех напал на одного из моих любовников.

— Вы чихаете? — поинтересовался мой отец.

— Гм, гм, гм, гм…

— Что?

— Хи, хи, хо-хо-хо…

Он продолжал прикрывать лицо носовым платком. Слезы брызнули из его глаз. Казалось, что у него вот-вот отвалится нижняя челюсть и выпадет наружу язык.

— Что с ним?