Отмычка от разбитого сердца

— Про сына вашего поговорить, Никодима.

Старуха вдруг всхлипнула, пригорюнилась.

— Умер Коденька, — проговорила она медленно, с привычной болью. — Семь лет уже как умер.

Она развернулась и побрела к дому, еще больше постарев.

Участковый пошел следом за ней, не дожидаясь приглашения.

Они вошли в чистую, бедную комнату.

На полу — домотканые половики. Круглый стол накрыт вышитой болгарским крестом белой скатертью. В красном углу — три скромные иконки, украшенные бумажными цветами. На комоде — вышитая салфетка, рамочка с фотографией молодого парня.

Кудрявые волосы, дурашливая улыбка, сдвинутая на затылок кепка.

Ничего общего с той фотографией, которую показывали Николаю «коллеги».

— Кто это? — спросил участковый, взяв фотографию в руки.

— Коденька, сыночек мой, — всхлипнула старуха. — Кровиночка моя… семь лет уже, как умер…

— Точно? — переспросил Николай и понял ужасную бестактность своего вопроса.

Женщина взглянула на него молча, испуганно — и вдруг пошла к дверям.

Участковый шел следом, боясь хоть звуком нарушить молчание.

Она вышла из дома, потом на улицу и, не оборачиваясь, пошла к краю поселка. Николай закрыл за собой калитку и пошел за сгорбленной женщиной, уже догадываясь, куда она направляется.

Его догадка подтвердилась: она шла к поселковому кладбищу.

Миновав ворота, пройдя мимо маленькой часовни, из которой доносились приглушенные звуки службы, она пошла по узкой пыльной дорожке между двумя рядами могил и наконец остановилась перед скромным деревянным крестом.

На этом кресте была прикреплена фотография, точно такая же, как в комнате на комоде.

Под этой фотографией было вырезано имя — Никодим Прохоров. И две даты — рождения и смерти.

— Здравствуй, Коденька! — проговорила женщина. — Вот он спрашивает — точно ли ты умер. А я и сама-то не знаю, не могу поверить, хоть и видела тебя мертвого…

— Простите… — проговорил Николай и тихонько ушел, оставив женщину наедине с ее горем.

Ясно было только одно: преступник пользовался документами умершего Никодима Прохорова. Как уж он раздобыл чужой паспорт, украл либо беспечный Никодим потерял его по пьяному делу, а тот нашел, сейчас неизвестно. Но только и эта слабая ниточка оборвалась.

Надежда проснулась рано утром от пения не в меру шустрой птички. Сквозь тюлевую кружевную занавеску был виден кусочек голубого неба, в городе оно никогда не бывает таким чистым.

— Надь, а Надь! — кричала Люська снизу. — Работяги сказывали — уже брусника пошла, ты бы сходила на ближнее болото, а я сварю…

При слове «болото» в голове у Надежды всплыли вчерашние умозаключения. Глубокой ночью она легла спать с благой мыслью — с утра пораньше открыться во всем участковому. Он просто по должности обязан ее выслушать.

— Некогда мне по болотам шастать! — отрезала она. — Николай когда сегодня будет?

— А тебе зачем? — тут же ощетинилась Люська. — Какая у тебя до него надобность?

— Да так… — Надежда отвернулась от жгучих Люськиных глаз, — поговорить надо…

— Не о чем вам разговаривать! — строго сказала Люська. — Он сюда не для того ездит, чтобы разговоры разговаривать с посторонними женщинами!

«Вот дура!» — беззлобно подумала Надежда.

Участкового не было целый день. И только к вечеру, когда Надежда, поддавшись на Люськины уговоры, собирала недалеко от дома бруснику, послышался стрекот мотоцикла.

Надежда бросила старухин расписной туесок и резвой ланью скакнула на дорожку. И выскочила прямо перед мотоциклом, да так неожиданно, что участковый едва успел затормозить.

— Надежда, да ты одурела совсем! — рассердился он. — Скачешь под колеса прямо как коза горная!

Надежда не обиделась — и верно, сама виновата, подошла ближе, бормоча слова извинения.

— Ладно, я, конечно, тоже проворонил, замотался совсем, в глазах от усталости темно, — признался Николай, — с утра в Выборг, потом в городе был…

— Узнал что-нибудь? — нерешительно спросила Надежда. — Есть новости в деле с маньяком?

— Может, и есть, только посторонним про это знать не положено, — строго сказал Николай.

— Ну хоть нашли его? — Надежда проявляла настойчивость.

— Да не нашли, какое там, — Николай с досадой махнул рукой, — в этом деле такая петрушка получается! Устал я, Надя, сил нет! После поговорим!

— Да я не из пустого любопытства спрашиваю! — заторопилась Надежда, опасаясь, что участковый на этом прервет разговор. — Мне бы поговорить с тобой, Николай, нужно как раз по этому делу. Только без Люси.

— А что с Люсей? — насторожился Николай.

— Да ничего с твоей Люськой не случилось! — Надежда повысила голос. — И бабка в порядке, снова в маразм впала, а так — ничего! И собака даже поправилась! Ты будешь меня слушать или нет?

— Ну, ладно, давай излагай, — участковый тяжело вздохнул и слез с мотоцикла.

— Уж извини, Николай Иваныч, — Надежда оглянулась по сторонам и подошла ближе, — я тут подумала немного над всеми жертвами, что пять лет назад были, и вот что получилось…

Видя искорки недоверия в глазах участкового, Надежда заторопилась и, для большей наглядности, попыталась изобразить свои мысли прутиком на дороге.

— Елизаветино поле, так? — втолковывала Надежда. — Потом идет Егерская тропа…