Отнимать и подглядывать

Первый механизм – это чинопочитание. Батюшков хорош постольку, поскольку он предшественник Пушкина. То есть он существует не сам по себе, а при начальстве. Встроен в ранжир.

Второй механизм – политическое передергивание. Потому что свободомыслие было отнюдь не единственным и не главным свойством поэта Батюшкова. Он был поэт скорее эротический. «Да тихи, медленны и страстны / Телодвиженья будут вновь, / Да всюду, с чувствами согласны, / Являют негу и любовь!» и даже: «Томно персей волнованье / Под прозрачным полотном —/ Молча новое свиданье / Обещали вечерком».

Ого! Смело, однако! Конечно, в условиях российской светской и церковной цензуры это большая вольность, но вряд ли политическая.

Нетрудно увидеть, что эти механизмы вытекают из «нормативности» и «авторитетности» авторитарного высказывания.

Третий механизм – гигантомания. Потому что Батюшков при всей своей очаровательности никогда не был – и никогда не считался! – великим русским поэтом. Но в авторитарном контексте, чтоб быть хорошим, надо быть большим.

Вот тут выплывает еще одно свойство авторитарного дискурса: вместо ценностных (и тем более – вместо качественных) характеристик появляются параметрические. Неважно, какой поэт Батюшков в своем существе. Важно, что он «великий» или по крайней мере «выдающийся».

Параметрические характеристики – как математические параметры – как бы намеренно игнорируют содержание и оценку.

Например: политика – эффективная. Не хорошая, не плохая, не демократическая, не либеральная, не консервативная, не христианская, не коммунистическая. Лживая или правдивая, полезная стране или вредная? Да неважно. Эффективная, и все тут. Есть задача – должно быть решение, точка.

Развитие – динамичное. Не развитие капитализма или социализма, ферм или колхозов, фирм или «шарашек», а просто динамичное развитие.

И так далее. Лидер – энергичный, сильный, жесткий. Деятель – крупный, выдающийся.

Программа – долговременная («рассчитанная на перспективу»).

Параметрические характеристики очень удобны для пустословия: «Удалось переформатировать ряд неэффективных институтов, которые мешали динамичному развитию и выходу на современный уровень…» Кстати, слово «современный» из того же бессмысленного ряда. Кто будет спорить, что Бухенвальд был гораздо современнее, чем, скажем, какая-то допотопная кайзеровская тюрьма конца XIX века? Но тем не менее слово «современный» несет для авторитарного сознания какую-то грандиозную поэзию и может служить прекрасным агитационным инструментом.

Кроме того, авторитарный дискурс очень любит технические, административные термины и чуть приподнятую официальную лексику. Не кровать, а койка; не еда, а питание; не люди, а население. А также не «жена», «делать» и «родина», а «супруга», «создавать» и «отечество».

Но протест против авторитарного дискурса бывает точно таким же авторитарным.

Лидия Гинзбург пишет – кто-то сказал Ахматовой: «Гумилев дал мне литературный вкус». Она тут же спросила: «А где Николай Степанович его взял?» И уже совсем на грани пристойности (тоже из записок Лидии Гинзбург): «Появился новый прекрасный поэт, Константин Вагинов». – «Простите, откуда?»

Обстебывание и приколизм, издевательство над всем на свете – это оборотная сторона авторитарного раздувания, авторитарного возвеличивания.

Можно от этого избавиться, хоть отчасти, хоть когда-то?

Несвоевременный вопрос.

Сначала нужно постараться осознать – даже не осознать, а хотя бы ощутить, пережить – убожество авторитарного дискурса.

Шок моментальной доступности

Когда в 1991 году у меня появился первый компьютер, в нем стоял жесткий диск с объемом памяти 20 мегабайт. Сейчас даже смешно. Но я в восторге подсчитывал, сколько книг туда может уместиться. Получалось – целый стеллаж. Это изумляло. Хотя программ, позволяющих закачать этот стеллаж в компьютер, тогда еще не было. Поисковиков тоже не было. Интернета и электронной почты не было, и не было оцифрованных картинок, тем более движущихся. Не было почти ничего. Но было ощущение революции.

Сейчас в моем скромном мобильнике-смартфоне всего каких-то 8 гигабайт памяти. Ничего особенного – есть гораздо мощнее. То есть машинка по размеру меньше того компьютера в 200 раз, а емкость памяти у нее – больше в 400 раз. В нее можно закачать солидную библиотеку и в придачу несколько фильмов. А также можно переписываться по электронной почте и болтать в чате со всем миром. Фотографировать и снимать видео. И посылать это друзьям. Через беспроводное подключение к интернету, что особенно удобно.

Товарищи! Цифровая революция, о неизбежности которой говорили специалисты по информационным технологиям, свершилась! Причем не сегодня, а позавчера.