Отон-лучник. Монсеньер Гастон Феб. Ночь во Флоренции. Сальтеадор. Предсказание

Глаза графа не могли оторваться от той задней стены, где приподнялся гобелен; сначала там мелькнуло что-то вроде человеческой фигуры, потом среди колеблющихся теней стало видно, что фигура подходит все ближе, но она двигалась совершенно беззвучно, без того шума, который производят шаги на каменном полу; Гектор в это время умолк, но весь задрожал.

Как бы то ни было, тот, кого вызвал свисток, продолжал приближаться; скоро граф мог уже разглядеть, что это юный изящно одетый паж с серебряным кувшином и тазом в руках и перекинутым через руку полотенцем. И все же при его приближении графа охватила невольная дрожь: ему показалось, что в походке и осанке пажа есть сходство с несчастным мальчиком, которого он убил шесть лет назад и которого не переставал оплакивать. Вскоре юноша подошел совсем близко, так что подвешенная над столом лампа осветила его и сомневаться уже нельзя было — это был Гастон!

Граф застыл неподвижно, не спуская глаз со страшного видения и чувствуя, как волосы его встают дыбом, а пот заливает лоб. Юноша приближался все так же медленно и беззвучно. Вот уже граф стал различать его бледные и печальные черты, неподвижные безжизненные глаза и маленькую ранку на шее, через которую вылетела его юная душа. Наконец, обойдя стол, юноша приблизился к монсеньеру Гастону Фебу и не сказав ни слова тому, кого он так любил, и не подымая на своего отца мертвых глаз, подал ему таз и поднял кувшин. Граф, онемевший и застывший, как привидение, которое он видел перед собой, непроизвольно протянул руки. Юноша наклонил кувшин; граф ощутил смертельный холод, хотел вскрикнуть, но голос замер у него в груди, он откинулся назад и потерял сознание.

Мальчик вымолил у Бога милость — ему разрешено было смыть свою кровь с рук отца.

На следующий день охваченные тревогой охотники с Ивеном во главе отыскали монсеньера Гастона Феба мертвым под деревом посреди поляны; возле него был пес Гектор, лизавший его лицо. Что же касается замка — то он исчез бесследно.

Господи, будь милосерден ко всем раскаявшимся грешникам!

Александр Дюма

Ночь во Флоренции

при Алессандро Медичи

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ИТАЛИИ

Многим, пожалуй, покажется странным парадоксом наше утверждение, что нации пребывают в рабстве не по своей вине, а свобода или неволя зависит от исконного расселения народов в различных местах земного шара.

Почему не свободен индиец? Почему остается невольником египтянин и крепостным — русский? Почему обе Америки так долго терпели у себя рабство? Почему Африка и по сей день считается рынком негров?

Приглядитесь к этим протяженным территориям.

Свобода — дух Божий, а в книге Бытия сказано: "Дух Божий носился над водою".

Рабство бытует повсюду, где необъятные пространства суши не разделены водами.

Оно в Индии, простирающейся от Калькутты до Персидского залива. Оно в Египте, протянувшемся от Лунных гор до Средиземного моря. Оно в России, раскинувшейся от Каспийского моря до Балтики. Оно долгое время просуществовало в Северной Америке, еще дольше — в Южной, и никому не дано провидеть тот день, когда с ним будет покончено в Африке.

Взгляните на карту мира и судите сами.

Вы видите, какой контраст составляет наша маленькая Европа в сравнении с обширной Азией, с непроходимой Африкой, с Америкой, двумя своими частями разрезающей земной шар пополам, впрочем начинающей являть миру пример свободы, выработав для себя республиканский образ правления.

А это крошечное, еле различимое глазом чудо, что зовется Грецией?

Проследите ее контуры на глади трех морей, омывающих скалистые выступы, перешейки, мысы; всмотритесь в бесчисленные изгибы и углы характерного прихотливого силуэта: не кажется ли вам, что она шевелится и искрится на карте и что не один Делос, а все ее острова готовы оторваться от морского дна и поплыть, гонимые вольным ветром науки и искусств?

А теперь посмотрите, как формируется она в войне с недвижной Азией: она идет на нее походом аргонавтов, укрощает в Троянской войне, отбрасывает при Саламине, наводняет войсками Александра; положив предел полигамии, она борется со сластолюбивой природой Востока и превращает женщину в подругу мужчины, наделяя ее душой, в чем ей отказывают Вишну, Джерид и Заратуштра.

Вот что сделала Греция, клочок тверди с затейливо изрезанными краями, прекраснейшая из прекрасных, земля богов и вместе с тем колыбель человечества, распустившийся на водах цветок свободы, прародина всех совершенств, никогда не встречавшая себе равной меж прочих земель, которые в своем стремлении приблизиться к идеалу прекрасного вынуждены идти проторенным ею путем.

За Грецией следует Италия — полуостров, тоже окруженный тремя морями: Тирренским, Средиземным и Адриатическим; она спешит свергнуть своих царей, утверждает республику и признает над собой императоров лишь с приближением если не физического, то нравственного своего упадка.