польскорусской республики продолжал развиваться на счет хозяйственного и
промышленного общества.
За Московской войною 1633 — 1634 года последовала новая Шведская война. В
этой войне козаки, недавно еще направляемые Шведами против Польши, подвизались
мужественно против Швеции. Литовский канцлер Альбрехт Радивил, в своем
дневнике, рассказывает о чудесах их отваги и искусства. Отряд, состоявший из 1.500
человек, под предводительством атамана Вовка, нанятый товарищем канцлера, Павлом
Сопигою, сел на заготовленные для него под Юрбургом чайки. Сам канцлер угощал
козацкую старшину водкой и медом, а мещане снабдили весь отряд нищею и
напитками. Появившись на Балтийском море под Шнявою, козаки озадачили Шведов
невиданной здесь со времен Канута и Ингиальда флотилией, овладели кораблем,
нагруженным съестными припасами, аммуницией, и ужасали шведских моряков
больше всего тем, что, разбросанные бурею по морю, появлялись перед ними, с
возвратом тишины, в прежнем числе и порядке.
Те же самые козаки, или их товарищи, разорили, как уже сказано, королевскую
крепость на Днепре, а турецкого султана и крымского хапа, обеспеченных мирным
договором с Польшею, вооружили своим пиратством против Поляков до такой степени,
что королевскому послу в Стамбуле не дозволяли видеться пи с какими другими
послами, требовали, чтобы Поляки приняли магометанскую веру, чтобы платили
ежегодную дань Порте и истребили Козаков. В противном случае, Турки грозили
опустошить Польшу огнем и мечем.
Такое оскорбительное для польскорусской республики требование заявляли в
Стамбуле уже несколько раз, и всегда из-за новой swawoli ukrainnej, которая еще в
конце ХУИ века озабочивала государственные сеймы. Свод польских законов
(Volumina Eegum) долго не называл этой свавдли козаками; и в самом деле, не одни
козаки, но вся шляхта, мещане, даже католическое и православное духовенство, имели
в своем составе разбойный элемент, не дававший ни частным хозяйствам, ни хозяйству
государственному пользоваться теми богатыми средствами для преуспеяния, какие
представляли польские и русские провинции королевства. В козацком своевольстве и в
козацких набегах разрушительный элемент разбоя нашел только самое безобразное и
вопиющее выражение свое. Но это произошло не от чего иного, (повторяю в сотый
раз), какъ
25
194
.
от своевольства шляхетского и от наездов одного пана на владения другого.
Еслибы по крайней мере государственное казначейство польское было в порядке!
Тогда бы и король и республика имели средства подавлять козацкие бунты вё-время,
останавливать охотников до козацкого хлеба в стремлении к легким заработкам,
которое убиваю в Поляко-Руссах всякую привычку к постоянному и настойчивому
труду. Но, ассигнуя весьма скудные средства в распоряжение короля и коронного
гетмана из опасений к одному и другому, законодатели республики давали
обыкновенно козацким разбоям дойти до невыносимости, и только тогда, когда
„страшный домашний огонь* охватывал целые области, принимались гасить его
собранными второпях средствами.
Павлюк, желая стать на место предводителя реестровиков, Василия Томиленка,
начал с того, что представил им козацкую старшину панскими потаковниками и
заедателями козацкого жалованья, которым-де она делится с панами.
За участие в Московском походе козакам дозволили вписать в шеститысячный
реестр еще одну тысячу Козаков, освобожаемых таким образом от старостинской и
панской юрисдикции. Но жалованья, определенного Запорожскому Войску, всё-таки из
„королевского скарба* не присылали. Когда реестровые козаки привезли Сулиму в
Варшаву, они просиди короля заплатить их войску давно уже неполучаемый жолдг.
Король и в этом важном случае очутился в необходимости отсрочит исполнение
козацкой просьбы, отговариваясь—чем же? тем, что и квартяное или коронное войско
не получило еще заслуженного жолду, „по недостатку денег в скарбе*.
Козаки просили позволения расположить свою армату в шляхетских имениях, во
внимание к оскудению их средств. Но королевская власть на шляхетские имения не
простиралась, а законодательное собрание не могло отдать пограничную шляхту на
съедение козакам, которые уничтожали всякую доходность имения, лишь только в нем
поселялись. Это значило бы собственными руками рушить стену, сдерживавшую напор
Азии на Европу.
Таким образом реестровые козаки ни за то, что выдали Сулиму, ни за то, что сожгли
его челны, разорили кош и забрали артиллерию, не получили никакой награды. Послы
их привезли только обещание, что жалованье будет выплачено не позже
Рождественских святок. Но наступил новый 1636 год; прошла въ
.
195
напрасных ожиданиях зима; приближался уже и летний срок получения жолда, день
св. Илии, а деньги из Варшавы ие приходили.
Нескольких месяцев проволочки было достаточно для Павлюка, чтобы поднять в
сулиминцах подавленный козацкий дух. Недовольные правительством реестровые
козаки, в свою очередь, не могли противиться убеждениям людей, бредивших вольною
волею.
Бунт обнаружился прежде всего в Переяславле, которого население заключало в
себе Козаков больше, чем все другие так называемые козацкие города. Это был бунт