саблю Речи Посполитой. Напрасно также грозите вы изменить королю и переселиться
в другие места. Отчизна ваша— Днепр. Нигде вы не найдете другой такой. Дона и
сравнивать нельзя с Днепром, равно как и тамошней неволи с здешнею свободой. Что
рыбе без воды, то козакам без Днепра; и чей Днепр, того и козаки должны быть вечно*.
204
.
После такой речи, коммисары попрощались с козаками, и объявили, что
возвращаются к королю с деньгами и с донесением об их бунте.
„Это убеждение", писали они в своей реляции, „так размягчило варварские сердца,
что у многих Козаков полились слезы. Одни пьяницы остались непреклонными.
Старший их, хотя простой, но трезвый и скромный человек, положил булаву и
комышину, знаки своей власти, поклонился всему войску, пожелал ему лучшего
согласия под начальством более счастливого вождя, и удалился из рады“.
Козаки разделились на партии, и спорили одни с другими от утра до вечера.
Наконец упросили Томиленка вернуться на свой пост, присягнули по всей форме, и
тотчас же одного бунтовщика, какогото Грибовского, приковали к пушке. Но сторбжа
освободила узника и вместе с ним ушла за Пороги.
Там находился глава мятежной партии, Павлюк, дававший камертон козацкой раде.
Недели через две он сделал набег на Черкасы, овладел войсковой арматою, и увез ее на
Запорожье. Таким образом уплата козакам жолда и торжественная присяга на
основании Еуруковской коммиссии не послужили ни к чему.
Узнав о похищении арматы, Томиленко послал к Павлюку двух Козаков с
обещанием образумиться и вернуть армату Запорожскому Войску. Но титул
Запорожского Войска павлюковцы присвоили себе, и, в качестве главных
представителей козачества, уведомили реестровиков из Микитина Рога, где находилась
тогда Запорожская Сечь, о своем намерении исправить беспорядки, произведенные
будто-бы козацкою старшиною в Украине во время их пребывания у крымского хана.
Это уведомление было не что иное, как прокламация, вооружавшая войсковую
чернь против старшины и вызывавшая ее из Украины за Пороги. В виду
апокрифических прокламаций, принятых у нас за автентичные, и в виду
невозможности положения, какое дают у нас козакам в истории Малороссии, мы этот
документ, писанный козаками к козакам на польском языке, прочтем с особенным
вниманием. Из него видно, каким тоном надобно было павлюковцам говорить с
людьми невежественными и чем возможно было подвинуть на первый революционный
шаг покорную правительству массу. Он перебирает все чувствительные струны в
козацких сердцах; но между этими струнами не оказывается в нем ни приверженности
к церкви, ни патриотизма, которыми отличаются козаки, изображенные нашею
историографиею.
.
205
...............„Услыхав о таком бесславии войсковой арматы" (писали павлюковцы),
„что она не имеет уже места на влости, мы этим очень огорчились, и нашлись
вынужденными выйти из Запорожья, чтобы взять ее ж себе. Причем, по милости
Божией, не сделано нами никакого насилия ни товарищам нашим, козакам, ни
ианамурядникам. Никого нигде не роста,ливши (не доведя до вопля), мы взяли армату,
как собственные клейнотн и скарбы. Теперь—хвалим Бога и его святую милость—
войсковая армата поставлена на обычном месте, в котором она явилась во времена
славной памяти предков козацких, старинных добрых молодцов Запорожского Войска.
Каковые козацкие предки, старинные добрые молодцы, стояли за нее грудью и
проливали кровь в разнообразной службе королям, милостивым панам своим, и всей
Речи Посполитой. Выходя из Запорожья с арматою, для славы королей, милостивых
панов своих, козаки, под их предводительством, добывали славу и корысть
Запорожскому Войску и никогда не лежали на влости, никакой кривды не делали
подданным его королевской милости, равно как и в имениях шляхетских; а побывавши
где-нибудь на королевской службе и получив за свои заслуги кровавые жолды,
обыкновенно ставили армату на Запорожье. И этак было хорошо; этак не надобно было
им обращаться с плачем и жалобами к его королевской милости и Речи Посполитой, и к
панам урядникам украинным. До сих пор много есть в Запорожском Войске старинных
добрых молодцов, которые помнят, как водилось прежде.
„Но теперь" (продолжают павлюковцы) „один только Бог Святый может знать, чтб в
этом Войске делается. Козацкие старшие— да благословит их Богъ—не оглядываются
на предков и не соревнуют тем панам-гетманам Войска его королевской милости
Запорожского, которые подвизались для доброй славы с арматою и клейнотами
войсковыми,—тем гетманам, которые постоянно пребывали с войском на Запорожье.
Вместо того, лет несколько тому назад, поместивши армату и войсковый скарб на
влости, не могли почему-то идти за Пороги. Точно медведя из лоз, так трудно было
сорвать коньми армату обратно на обычные места, где и кони бывали не нужны. Бог
Милосердый ведает, что это такое. Видно, отяжелела и, по причине великой тяжести,
не имела места на влости* Поставили было армату в Корсуни, так паны жолнеры
выгоняли, а в Киев и в Белую Церковь, откуда получала она содержание, нечего было и
думать. Неужели вы забыли Куруковскую коммиссию, а равно и то, что по Киев и
Белую Церковь паны-жолнеры не долж-
206
.