ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

пропозицию принялись обсуждать сенаторы, встреченные на презентации громким

смехом со стороны земских послов. Первый из них, архиепископ гнезненскии, Матвей

Лубенский, будучи стар, говорил таким ТИХИМ голосом, что видно было только, как

шевелились его губы, но и ближайшие к нему послы „не могли сказать, произносил ли

он хоть что-нибудь®. Вслед за ним бискуп хелмский, Станиславь Негроконский,

говорил „сухо и холодно®, наступательной войны не советовал, но и подарков Татарам

не одобрял. Далее воевода равский, Андрей Грудзинский, не соглашался па войну, и

под конец наговорил такого, „что никто его и сам себя он не понималъ®. Каштеляна

серадского, Предиелава Быковского, „никто не слушал и не слышалъ®. Каштелян

данцигский, СтаниславъКобержицкий, в „прекрасно речи®, хвалил королевские

предначертания, но настоящей ‘войны с Татарами не одобрял, боясь Турции; советовал,

однакож, быть паготове и не желал распускать вербовок, а только полковников

поставить польских. Каштелян бжезинский, Хабрицкий, войны не одобрял. Каштелян

перемышльский, Тарло, „советовал быть черепахою, сидеть тихо и головы не

выставлять®. Еще два каштеляна сопротивлялись войне. Жарче и смелее всех говорил

нодканцлер, бискуп хелминский, Андрей Лещинский. Он угодил шляхте дерзостями

против короля, но советовал не посылать в Турцию посла, а лучше думать об обороне.

Вообще все сенаторы соглашались в том, что Речь Посполитая должна быть готова к

войне, но каждый из них „боялся королевской немилости®, и не высказался вполне.

Голосованье двенадцати сенаторов тянулось четыре дня. Оссодиииский был

раздражен некоторыми речами, как публичными, так и домашними, которые тогда

произносились в провинциальных кругах, где его называли открыто сочинителем

королевских замыслов. В заключительной канцлерской речи, он излил свою досаду на

коронного подканцлера, Лещинского.

„И у меня® (говорил он) „скорее не хватит жизни, нежели свободы слова. Но

пользоваться свободой мысли в царствование благодетельного монарха, любящего

нрава, вольности и счастье подданных,—в этом еще мало славы, заслуги никакой...

Надобно только благодарить Бога, что в наш век мы наслаждаемся таким счастьем,

истекающим от благотворного царствования его королевской милости... Я подаю мой

голос только в пользу сохранения

.

77

неразрывной связи королевского маестата с оо'щественным благом. Тот был бы

общий изменник, кто бы смел маестат монарха разлучать со свободой народа тайным

поджигательством, или публичною декламацией11...

Такое вступление слушали „с великим смущениемъ11. Глаза всех обратились на

подканцлера, которого Оссолинский назвал изменником и декламатором. Лещинский

„сидел бледный, как стена®. Но красноречию Оссолинекого не доставало той

победительной силы, которая заключается в чистоте побуждений и возвышенности

духа. Не один из его слушателей вспоминал о другом „великомъ®, как называли

Оссолинекого, государственном муже,— недавно утраченном Станиславе

Конецпольском, который „скорее делал, чем высказывался®, и которого каждое слово,

произносимое с природным заиканием, растекалось по всей Полыпе. Коронный

канцлер, желая польстить примасу, Лубенскому, неожиданно кончил свою речь

ссылкою на его мнение, „которого никто не слышалъ®. Тогда „поднялся шум, шепот,

смех. Послы не обращали внимания на остальную часть речи, и вынесли убеждение,

что канцлер не хотел высказать собственного мнения относительно распущений

войска, ссылаясь в деле военном на отзыв архиепископа®.

. Со стороны короля делались всяческие заискиванья у третьего сословия в пользу

Турецкой войны. Недавно были им получены от гетмана Потоцкого желанные известия

о грозном для Поляков движении Турок. Король надеялся, что под впечатлением этих

известий, послы озаботятся безопасностью государства, утвердят и войско, и налоги,

вследствие чего ненадобно будет ни распускать вербунок, ни платить им: ибо в таком

случае Речь Посполитая приняла бы их на собственный счет и вернула бы ему

издержки.

Первая речь Оссолинекого при открытии сейма ублажила земских послов,

успокоила опасения, придала надежды сторонникам двора. Да и между послами было

много приверженцев Турецкой войны. Таковы были: Януш Радивил, Александр

Копециольский, Иероним Радзеёвский. Прочие белорусские, червонорусские и

украинские можновладники, заседавшие в Посольской Избе, при всем своем

возбуждении к оппозиции, готовы были стать на стороне короля, еслибы представители

третьего сословия зашли слишком далеко. По признанию Поляков, „многих можно

было, как это делалось обыкновенно, угомонить просьбами, убеждениями, подкупом и

обещаниями, а в наихудшем случае—создать сильную факцию и парализовать

деятельность Посольской Избы®. Таланты Оссолинекого и его

78

.

канцлерское достоинство могли сделать много и даже все, когда б он был искренно

предан королю и его грандиозной политике. Но для этого недоставало одного, — чтобы

король, вылепив себе канцлера из простой глины, вдохнул в него самоотверженную

душу. Такой души природа не дала ему самому. При всей готовности своей служить

Христианству и при всем своем геройстве, он был своего рода эгоист и своего рода