ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

пользу диктатуры Вишневецкого, тогда вся политическая сеть Козацпого Батька

порвется, как паутина. Надобно было, во что бы то ни стало, ссорить Москву с

ИИольшею,—и Хмельницкий, опомнясь, пока еще не было поздно, перестал грозить

сидящему на Москве, а свое намерение идти вместе с Ордой на Овинной Шлях

превратил в политическую демонстрацию. Он стал уверять Москалей в.

невозможности подобного покушения со стороны Татар и, в доказательство своей

преданности царю, сообщил в Москву оскорбительные для неё сочинения, печатанные

Поляками.

Москва, как мы видели, имела уже причины гневаться на панов-рады,

высокомерных перед ною даже в своем уничижении. Теперь у неё были новые

причины к нарушению доброго согласия, которым паны не умели пользоваться.

В Сентябре 1649 года приезжал к царю великий и полномочный посол польского

короля, Добеелав Чеклинский, для заключения союза против Татар и Козаков.

Чеклинского и его свиту приняли в Москве не совсем радушно, а о взаимных интересах

обещали переговорить через нарочитых царских послов, которые де не замедлят

прибыть в Варшаву.

Действительно, в октябре того же года, царь послал в Варшаву своего гонца,

Бунакова, с уведомлением, что вслед за ним прибудут царские великие и полномочные

послы; а между тем Бунакову было наказано собрать сведения о состоянии Речи

ГИосиола-

*) Турецкое имя Днестра.

.

109

той. На Посполитую Речь монархическая Мосина смотрела, как на третью после

Новгорода и Пскова республику, которую, ради собственного спокойствия, должна она

уничтожить, вместе с её ублюдкомъ— республикой козацкою.

Кунаков при царе Алексее Михайловиче был то, что при Иоанне Ш были

Товарюковы да Бородатые, предвестники покорения так называемой народной державы

—Новгорода. Из иервого принадлежавшего тогда Польше города, Дорогобужа, ои

донес царю, что ему „против первого звычая, чести никакой не учинено, и поставили

его в самом убогом, нужном дворишке, на венолье по Смоленской дороге", а на его

протест дорогобужскому наместнику получен такой ответ: „Какова де нам на Москве

почесть была, такова де и вам зде". Приставом к царскому гонцу наместник приставил

„самово худово человека, плутишка и табашника", которого Кунаков, после расспроса,

„велел от себя сбить со двора", и объявил наместнику, что „такому худому человеченку

у него, царского величества гонца, в нриставех быть не годитца".

В Смоленске Кунаков был принят еще оскорбительнее. Его заставили простоять

среди улицы на морозе конец дня и до 5 часов ночи. Не правительство было в атом

виновато; но Москва тем не менее была оскорблена. Кунаков, выведав дело у челядника

подвоеводия, Петра Важевича, доносил, что „Петр Важевич в Смоленску велел его,

гонца, держать на морозе и на грязи, и бесчестить велел, оердитуя на то, что на Москве

литовским купцом не поволено было табаком торговать, а он де, нодвоеводье

(принадлежа к свите Чеклинекого) язнулся было тех литовских купцов обогатить

табачною торговлею на Москве паче того, как их табачною продажею обогатил наиеред

сего королевской же посол, Гаврило Стеыпковекои, и имал де их, купцов, ныне Петр

Вяжевич в Москве, похвалялся о том с клятвою, и от того у них поймал многие гроши;

и которые де на Москве табаком не поторговались, и те, приехав в Смоленск,

приходили к модвоеводью, к Петру Важевичу, с большою докукою, и нося места ему

докучают, чтоб гроши взял он, которые Петр с пих, купцов, за носмех, им вернул,

потому что табаку они на Москве не продали.. Да и у них де у всех Петра Вяжевича у

слуг и у челядников табак был на Москве многой, и на Москве де онии будучи, продали

табаку немного. А как литовские послы отпущены с Москвы назад, и они де многой

табак продавали едучи с Москвы и изъ

по

,

Можайска в дороге и на стане многие люди. Да и дворяне королевские табак возили

к Москве на продажу многой".

Вот с каких мелочей начинаются события, называющиеся, по своей крупности,

историческими. Причиною нанесенного царскому гонцу оскорбления был не столько

холодный прием в Москве великого и полномочного посла, Чеклинского, сколько

неудача подвоеводия Вяжевича в табачной торговле. ИИо приезде в Варшаву, Кунаков

протестовал перед панами-рады в следующих выражениях:

„О моем приезде подвоеводою было ведомо задолго; а приехал я к Смоленску с

приставом своим против прежнего звычал, и и как учали въезжать на мост с городские

стороны, чтоб проехать через мост на посад, и из города, из Королевские брамы,

вышли порутчики и гайдуки с обухами в десять человек, и спросили, будто неведая:

кто и куда едет? И пристав им сказал, что великого государя, его царского величества,

гонец к королевскому величеству. И те поручики приказали, чтоб он меня поставил на

улице, а на мещанские и ни на чьи дворы, без повеления нодвое* видия, Петра

Вяжевича, не пущал. И я, переехав мост, и приехал к мещанскому двору, где наперед

сего яж и иные великого государя вашего, его царского величества, гонцы стаивали, й

пристав остановил меня среди улицы на морозе и па гряни, до ночи годины за две и,

оставя меня одного, пошел в город к подвоеводью. А дворы мещанские все были