Отпуск по ранению

Но Володьку тревожило другое... Все чаще и чаще вспоминались ему передовая, оставшиеся там ребята, как жались в одном шалашике при обстреле, как хлебали из одного котелка, как благодарили, когда свой доппаек (иногда кусочек масла, иногда несколько галет) делил он каждый день то с одним, то с другим, как провожали его, раненного, как жали руку, как желали счастливого пути... И все чаще сжималось сердце жалостью ко всем, кто был с ним там, ко всем, кто так безропотно и безжалобно выполнял его не всегда обдуманные приказы, кто так ни разу не укорил его ни в чем, хотя и было за что... И почти каждую ночь подступало к нему: а не предает ли он своих ребят решением ехать к Тониному отцу? Имеет ли право менять свою солдатскую судьбу? Сам ведь выбрал он ее, что ж? Повоевал три месяца - и на попятную?

Но в то же время, видя, как ожила мать после Тониного прихода, как ушли из ее глаз непрерывные напряженность и страх, понимал он, как трудно ему будет обрушить на нее другое и лишить только что обретенной надежды.

И вот в эти предпоследние дни совершенно неожиданно, без телефонного звонка, появилась Юлька.

- Как хорошо, что я вас застала! Бежала и думала: вдруг никого? И что тогда делать? - выпалила она, войдя в комнату. - У своих я была, и у меня еще час времени.

- Вам очень идет военная форма, - сказала Володькина мать, обнимая Юльку.

- Что вы? Гимнастерка велика, сапоги тоже... Ну, как вы тут живете? Когда у тебя перекомиссия?.. Да, конечно, очень жаль, что так получилось, Володька, что твой отпуск мы провели не вместе, но ничего, - заявила она, тряхнув головой. - Мы обязательно встретимся на фронте. Что, не веришь? Ты знаешь, как у меня развито предчувствие. Я точно знаю - встретимся...

- Я поставлю чайник, - сказала мать и вышла на кухню.

- Только жаль, Володька, что ты оказался как все. - Юлька сняла пилотку и провела рукой по волосам.

- То есть как это? - не понял Володька.

- Как все мужики, - сказала она резко.

- К тебе приставали?

- У нас на сотню девчонок тысяча мужчин...

- Я предупреждал тебя. На фронте вас будет еще меньше...

- Ну, ко мне-то не очень пристанешь... Я знаю такие слова...

- Какие же слова?

- Я просто говорю: как вам не стыдно! Я пошла в армию воевать, а вы... Это очень нехорошо и стыдно.

- И помогают эти слова? - с горькой усмешкой спросил Володька.

- Очень здорово помогают.

- Ну, дай-то бог...

- Я принесла табак тебе. Я там не курю почему-то. А сейчас хочу. Заверни мне.

- Юлька, никакой Майки у меня не было, и я ее даже не видел, - сказал он, завертывая себе и Юльке цигарки.

- Честное слово? - совсем по-девчоночьи воскликнула она.

- Честное слово.

- Значит, это правда? Ой, Володька, как это хорошо! Я же считала тебя таким... ну таким... не как все другие. Скажи еще раз - честное слово.

- Это смешно, Юлька.

- Пусть смешно. Повтори, - Володька повторил.

- Но где же ты ночевал? Только не ври, что у Сергея.

- Я скажу... Понимаешь, я... я увлекся одной девушкой... Но у нас ничего не было. Могу дать опять честное слово.

- Володька, вот это-то меня совсем не интересует, - удивила она его. Разве я могу запретить тебе влюбиться! Это же от нас не зависит. А потом, ты же уедешь, и все это пройдет. А на фронте мы встретимся... - Увидев, что Володька пожал плечами, добавила: - Ну если и не встретимся, то уж после войны обязательно... И вот, Володька, - победа, мы возвращаемся с войны... Кругом будет много всяких девчонок, гораздо красивей меня, но тебе с ними будет неинтересно. Тебе просто не о чем будет с ними говорить... А со мной - будет. Ведь у нас с тобой святое, великое общее - война, фронт... Понимаешь?

- Неужели ты думала об этом, когда обивала порог военкомата? - Он поглядел на нее внимательно и по-новому.

- Конечно, думала! Ты меня все цыпленком считаешь, а думала, еще как думала... Поэтому-то мы и будем вместе после войны. Разве не так?

- Так, - ответил Володька, смотря на Юльку, и другое предчувствие полоснуло по сердцу.

Было что-то в высветлившихся ее глазах, хоть и улыбались они, - потухшее, такое же, как в глазах его ротного перед первым боем.

Из кухни вернулась мать, и Юлька спросила шутливо:

- Ксения Николаевна, правда, что Володька в кого-то втюрился?

- Не знаю, Юля, пусть Володя расскажет вам сам... - смутилась мать и собралась опять выйти из комнаты.

- Погодите, Ксения Николаевна... Мы сейчас присядем на минутку... Ведь я завтра... уезжаю...

- Как уезжаешь? - почти вскрикнул Володька.

- Боже... - прошептала мать.

- Приезжал один дядька с Калининского, какой-тб начальник связи. Так вот, ему срочно нужны связистки. Он спросил: кто хочет? Доучитесь, дескать, на месте...

- И ты?

- И я... захотела. Знаешь, надоело уже тут. А потом... месяцем раньше, месяцем позже, чего тянуть. Ты же уедешь через несколько дней.

- Ты не знаешь, что такое месяц! - бросил Володька.

- Господи... - опять прошептала мать и опустилась на стул.

- И когда же ты едешь?

- Завтра. Нас пятеро поедет. Очень хорошие девочки... С этим начальничком и поедем до места... Выходит, я раньше тебя на фронт попаду... Так присядем на дорогу?