Тем более что случившаяся по вине обезьян потеря не стала для него большой трагедией. Все данные хранились в облаке, доступ к которому без пароля был невозможен. Но все же… все же он сообщил о происшедшем в Катину фирму. Спустя где-то неделю после своего возвращения. Понимая, что Мак ему уже никто не вернет, но все же надеясь хоть одним глазком увидеть… не Мак, нет, конечно – Катю. Поговорить с ней. Но её не оказалось в офисе. А когда Тушнов попросил Катины контакты на ресепшене, ему вежливо отказали. Так и закончилась их сказка. И вот теперь – как же некстати…
– И что? Он вдруг нашелся? – недоверчиво поинтересовался Дима.
– Нет.
– Тогда зачем же вы мне звоните?
– Я хотел бы уточнить некоторые детали происшествия. Вы не могли бы подъехать к нам в офис?
Первой мыслью было, конечно, послать звонившего куда подальше. Но ведь он мог увидеть Катю и…
Что и? Ну, что?! Ничего ведь не поменялось! Да и не было никакой гарантии, что она сама его хочет видеть. Вряд ли в таком случае она бы стала от него шифроваться, как какая-нибудь обиженная малолетка. Ведь так?
Тушнов скосил взгляд на часы и буркнул:
– К которому часу?
Как будто ему больше нечего было делать! Черт…
– Вам будет удобно к трем?
Ему эта поездка была в принципе очень некстати. Но, тяжело вздохнув, Дима заметил:
– Нормально. Куда хоть обращаться?
Ему сказали. Дима выскользнул из теплой кровати. Пошлепал в кухню, приготовил себе матчу. И застыл у окна, разглядывая заснеженный парк. Был конец января. Со дня их последней встречи с Катей прошло почти полгода. Но воспоминания о тех прекрасных днях были свежи в его памяти. Даже не закрывая глаз, Дима мог легко представить голубой океан вместо серого, скованного тонкой коркой льда пруда, пальмы вместо укутанных в вату елей, яркое солнце вместо блеклого, будто недожаренный блин, и едва различимого на фоне затянутого фольгой неба.
Да уж… Если что и изменилось с тех пор, так это время года. Все остальное осталось прежним. Его жизнь кружилась вокруг работы и редких поездок в медицинский центр, в котором лечилась Настя. Действительно редких. Потому что чаще он просто не мог – задыхался. И ведь понимал, что ему некого винить в том, как сложилась жизнь. Но глубоко в душе винил в этом Настю. И злился! Так злился… Это из-за нее он себя ощущал в ловушке. Особенно теперь. Когда так ясно увидел, какой счастливой и наполненной могла быть его жизнь с другой женщиной. Его буквально ломало. Хотелось все бросить, и пусть оно как-то дальше само. Видит бог, он очень много для Насти сделал. В принципе, вообще все от себя зависящее. Его совесть в этом плане была чиста. Другой бы уже давно махнул рукой на все, посчитав, что свой долг выполнил. А Диму каждый раз будто что-то останавливало. Он бы, может, и рад был смалодушничать, но банально не мог. Слишком правильным парнем был. Что выросло, как говорится…
Тушнов растер воспаленные от недосыпа веки, мысленно возвращаясь к той ситуации с ноутбуком. Вспомнил, как купил новый, как подключился к облаку, проверяя, все ли цело. Как открыл последний черновик и обнаружил правки. Сначала он ведь даже не понял, чьи. А когда дошло – улыбнулся. Катя… Только она могла посягнуть на святое и без всяких зазрений совести влезть в его текст. Другие бы не посмели. Потому что для других он был величайшим писателем современности, чтоб его. А она его, похоже, и не читала. Впрочем, с тех пор все могло и измениться. Если он сумел пробудить в ней любопытство. А с другой стороны, испытывай она к нему хоть что-то – вряд ли бы так старательно обрубила концы…
И так Дима погрузился в свои раздумья, что чуть не опоздал на встречу. В последний момент, так и не расчесавшись, торопливо оделся и помчался вниз, на парковку. А уже в вестибюле дошло – он ведь даже не спросил, что насчет пропуска? К счастью, об этом позаботились.
– А где маленькая переговорная? – спросил на бегу.
– Вам на лифте на двадцать второй этаж, а там сразу левее.
На месте разобрался быстро. Но все равно опоздал. Минут на семь. Вроде не так уж и много, да и встреча – не сказать что слишком уж важная. Но Тушнов, привыкнув работать по жестким Голливудским стандартам, один черт нервничал. Тайминг стал неотъемлемой частью его жизни.