Отравители разума

Войдя в комнату с огромной круглой кроватью, он остановился и прижался к ее губам обжигающим поцелуем. Но когда он поцеловал ее, он позволил своему шестому чувству исследовать комнату, не чувствуя надвигающейся опасности. По крайней мере, еще нет. Прежде чем поставить ее на пол, он быстро закрыл за собой дверь и повернул ключ. И когда он нес ее к кровати, он посмотрел на окна по обеим сторонам и заметил, что они были открыты, но снабжены постоянными ширмами.

Она со вздохом опустилась на кровать. Он нежно поцеловал ее в волосы и провел руками по ее гладкому телу, прислушиваясь к звукам в доме, но ничего не услышал. Если бы он разыграл эту сцену с ней правильно, может быть, он смог бы удивить ее настолько, что вытянул бы из нее правду — прорвал бы ее оборону и узнал, почему она устроила эту встречу. Встреча! Что ж, слов не хватило. По крайней мере, теперь он был вдвойне уверен, что она устроила аварию намеренно. И он также был уверен, что есть одна вещь, в которой она не притворялась. Он не знал, насколько это было связано с восточным вином, но… она чувствовала потребность пойти в спальню не меньше его. И теперь она дрожала от желания.

Но она снова удивила его.

Она не торопилась. После затаившего дыхание момента оказавшись на кровати, она выскользнула из его рук, приказала ему подождать и исчезла за шелковой ширмой. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы предстать перед ним совершенно голой в тусклом свете комнаты.

Он потянулся к ней, снял куртку и сбросил ее. Гюго и Пьер уютно устроились в складках. Вильгельмина была дома, все еще в ящике в книжном шкафу. Блоссом подобрала его куртку и осторожно повесила ее на стул. Вроде слишком тщательно, подумал он, словно она взвешивала её.

Она коснулась его лица. — Ложись на кровать, — прошептала она. — Я хочу раздеть тебя.

Он лег на большую круглую кровать и почувствовал, как по нему пробегает волна удовольствия, пока она медленно стаскивала с него одежду. Туфли... носки... штаны... рубашку... Она убрала одежду аккуратно, почти суетливо и нежно, как будто любила каждую вещь, которая была так близка его коже, как будто наслаждалась материей и тканью.

Когда он был уже почти раздет, она остановилась, но лишь настолько, чтобы ее губы скользнули по его груди, как две бабочки. Он попытался притянуть ее к себе, но она покачала головой и улыбнулась; она по-прежнему не спешила, хотя соски ее были тверды, а груди вздымались. Ему не разрешалось прикасаться к ней до тех пор, пока она полностью не раздела его.

А затем, после еще одного восхитительно продолжительного момента, он лежал голый на кровати, а она рядом с ним. И на этот раз губы скользили вверх и вниз по его наготе, а руки были, как мыши, ищущие потаенные и чувствительные части тела.

Он тосковал по ней, хотел устроить засаду и завладеть ею с животной похотью. И в то же время он хотел продлить то, что она делала. Он чувствовал в ней ту же ярость, готовую взорваться, и понимал, что, несмотря на страсть, подпитываемую вином, она хотела насладиться каждым нюансом, каждой тонкостью акта любви, прежде чем отдаться последней акробатике, которая привела бы к абсолютному экстазу.

И поэтому он сдерживал себя с контролем, который был подобен восхитительной пытке, и играл со всем мастерством, которым, как он думал, должен обладать достаточно искушенный профессор. Когда его мускулы напряглись, а их тела терлись друг о друга, было трудно сообразить, какие трюки он должен знать, а какие нет. Но через некоторое время это уже не имело значения. По мере того, как росла страсть, техника отпадала, и преобладала восхитительная дикость. Он только помнил, что нужно держать начеку ту маленькую часть своего мозга, которая говорила ему, что он не только профессор, но и шпион.

Наконец она упала на него и потянула его на себя, и снова его рот нашел ее, и её нежное тело покрыло его. Ее маленькие круглые бедра дрожали, и он чувствовал, как она двигается над ним, широко раздвигая их. Теперь она была готова; корчилась, стонала, сжималась.

Ее тело сомкнулось вокруг него. Он был погружен в нее, и в его голове стоял рев, который можно было заглушить только глубоким погружением в нее.

Он нырнул. Они прижимались друг к другу, ахали, наслаждаясь общим шумом.

В этот момент — момент слепой кульминации, когда в ушах звенело, мозг вращался, а его тело переплеталось с ней, — он услышал звук. Это было несложно. Очень тихие, скользящие звуки, такие тихие, что он не был уверен, что действительно что-то слышал. Но он быстро повернул голову, когда девушка извивалась и стонала, улавливая движение тени краем глаза.

Это было молниеносно и жестоко.

Блоссом задохнулась от ужаса и вцепилась в него когтями. Но он уже свернулся на полу, его длинные руки были протянуты к тени, которая теперь оказалась человеком. Твердая сторона его руки врезалась в мускулистую шею, и Ник увидел, как рухнула эта фигура.