Отражение

Если хочешь спрятать — положи на видное место. Хочешь утаить — наполни информационное поле обилием лжи, перемешанной с правдой, и важнейшая новость останется незамеченной, на её осмысление потратят стандартные секунды, а значит, не поймут. Махнут рукой и вернутся в привычную ленту, где скандалы, интриги и секс сменяются котиками, гэгами и выдуманными цитатами, за которыми следуют порнография, кровь и смерть.

Не отличая добро от зла.

Мир перестал думать — только узнаёт.

Мир потребляет, не интересуясь внутренними связями и законами, которые определяют его существование.

Мир стал таким, как сотни лет назад.

Именно это больше всего изумляло крупного, плечистого мужчину по имени Даген, известного в сети как Испанский Сапожник: мир стал таким, как сотни лет назад. Вернулся в состояние, от которого долго отползал, изобретая машины и механизмы, разгадывая тайны бытия с помощью науки, веруя в человека и в то, что ему всё по плечу. Мир потерял цельность, время стало дискретным, а общество распалось на разумные атомы, занятые только собой и потреблением. Винтики большой машины — образ, над которым потешались индивидуалисты, превратились в «винтики», рассыпанные по земле, и бессмысленность стала их флагом. Сотни деталей в отдельных коробочках не равны собранному устройству, даже если эти коробочки проложены мягкой ватой и уникально оформлены. Тем более — сотни одинаковых деталей, «индивидуальность» которых подчёркивается модой на бороды, самокаты и крафтовое пиво.

А завтра — модой на лысину, электромобили и здоровое питание.

Модой.

Привычка думать заменена привычкой воспринимать.

Есть разница между «быть не таким, как все» и «считать себя не таким, как все».

Атомы послушны, нужно лишь установить правильную систему управления.

Атомы подсознательно ощущают свою слабость и тянутся к силе. И видят её в жестокости, в возможности доминировать, вымещая на ком-нибудь собственные комплексы и страхи.

И тогда на их мониторах появляется Сапожник…

— Я даю то, что нужно вам, получая взамен то, что нужно мне, — усмехнулся Даген, презрительно разглядывая снующих вокруг людей. — Я — ваши потаённые желания. Я — ваша мечта о победителе. Я — ваш бог.

— Семь вторых?[20] — Кирилл выпрямился в кресле и демонстративно покачал головой. — Коля, тебе не на чем играть семерную.

— Шесть взяток на руках — две в прикупе, — рассмеялся в ответ звукорежиссёр. — Я ещё и восьмерную запилю.

— На «красных» сидишь?

— Отдай игру — увидишь.

Охранник Гена тихонько рассмеялся, он давно спасовал, и теперь борьба за игру шла между Кириллом и Николаем.

До появления Амона ночной охранник и ночной инженер убивали время за компьютерными играми, молча водя пальцами по экранам планшета и смартфона. После открытия «Первого Полночного» ничего не изменилось, но однажды Кирилл явился в студию за два часа до эфира, помыкался по кабинетам и коридорам, поглазел на мужиков и неожиданно предложил сыграть в карты. При этом никаких игр не помнил, но правила преферанса схватил на лету и с тех пор частенько приезжал пораньше, проводя вечер за столом. Инженеры и охранники из других смен идею подхватили, показав, как сильно их достали цифровые развлечения, а несколько раз к игрокам даже присоединялись менеджеры и другие ведущие — специально задерживались после работы, чтобы сыграть в компании.

— Семь третьих[21], — решился Кирилл.

— Четвёртых[22], — азартно ответил звукорежиссёр.

— Восемь первых[23]!

— Третьих!

— Точно говорю: на «красных», — пробубнил охранник.

— Ну и пусть играет восьмерную. — Кирилл посмотрел на звукорежиссёра и кивнул на прикуп: — Бери.

Тот перевернул карты и поморщился: на столе появились две «чёрные» семёрки. Охранник обидно захохотал:

— Две в прикупе?

— Заткнись. — Николай тоскливо оглядел свою «руку», вздохнул, скинул карты и буркнул: — Восемь третьих. Говорите.

— Вист[24], — тут же отозвался Кирилл.

— Пас, — не стал жадничать Гена.

Выход был от него, Кирилл быстро оглядел открывшиеся карты, оценил расклад и определил:

— Без одной.

— Согласен, — кивнул Николай.

Охранник взялся за авторучку, Кирилл — за чашку с остывшим чаем, а тасующий колоду звукорежиссёр неожиданно поинтересовался:

— Слушай, а каково это: ничего не помнить?

— Не знаю, — пожал плечами Кирилл. — Не помню.

Гена вновь рассмеялся.

— А если серьёзно? — не унимался Николай. — Что ты чувствуешь? Как себя ощущаешь?

Кирилл улыбнулся, внешне — дружелюбно, тщательно скрывая подступившее, словно ком к горлу, раздражение, и ответил вопросом:

— Если серьёзно, то почему спрашиваешь?

— Из-за твоих монологов, — честно ответил Николай. — Чтобы их произносить, нужно обладать изрядным опытом.

— И знаниями, — добавил охранник. — Твои монологи выдают опытного мужика. Может, ты ничего не помнишь, но ты сам никуда не делся.

— Я думал об этом, — медленно произнёс Кирилл, вертя на столе кружку. — Я не помню, кем был, что делал, но когда начинаю говорить, то обращаюсь к тому себе, которого забыл. А когда увлекаюсь, он говорит вместо меня… Бывает, я слушаю себя в записи и удивляюсь сказанному.

— Ни фига себе! — не сдержался охранник.