Отражение [Сборник рассказов]

В десять двадцать пять пожаловал первый покупатель. Варя расставляла по году издания книги на полке у окна, поэтому заметила его издалека. Хозяин заставляет плясать её у книжного шкафа раз в три дня. В прошлый раз потемневшие от времени кирпичи нужно было выстроить по алфавиту, причём «Баиф должен идти прежде этого сухаря Бабича».

Словно учуяв старого клиента, Гецель спросил:

— Ты подготовила часы с огородником? С минуты на минуту должен пожаловать Моше. Он звонил вчера.

— Конечно, дедуля. Сейчас принесу.

— Я тебе не дедушка! Ей-богу, за такие шуточки мне придётся тебя когда-нибудь уволить! Сколько раз повторять, что…

Но Варя уже скрылась в каморке, где со вздохом взялась за часы.

— Сам ты огородник, — бурчала она. — Совсем, что ли ослеп? Ребёнок сбегает из дома.

Это массивные настольные часы производства Эрнест Магнин, французской часовой мануфактуры, из дерева и бронзы. Циферблат круглый, с обычной 12-ти часовой индикацией и крошечной секундной стрелкой. Часы венчала фигурка ребёнка в смешных широких шортах на подтяжках, который, поставив на циферблат одну ногу, вглядывался в даль. На его голове была шляпа, а в руке — посох, который дедуля Гецель, не разобравшись, обозвал лопатой.

Прежде чем запаковать часы в хрустящую бумагу (старый Моше всё равно разорвёт её под хмурым взглядом хозяина и внимательно осмотрит покупку), она достала из нижнего ящика стола баночку с исчезающей краской, а из пенала — кисть. Набрала в стакан воды из термопота. Включила в сеть рефлектор Минина, в простонародье «синюю лампу». Полился тёплый свет, который Варя направила в потолок, положив лампу на стол. Она ещё понадобится.

Обмакнув кисть в краску, она развернула часы и над латунной табличкой с данными завода-изготовителя вывела две строчки про лукового пажа. Полный стих был достаточно длинным, он бы здесь не уместился. Но хватит и пары строк, осколка её, Вариного, сердца, промокшего котёнка, который найдёт свой дом среди чужих вещей.

— Варвара! — раздался скрипучий голос Гецеля, сопровождающийся звяканьем дверного колокольчика. — Рэб Моше пришёл! Давай, неси сюда эти грешные часы!

Варя поздоровалась с покупателем, поставила перед ним свёрток и, не оглядываясь, вернулась в коморку. Села на скрипучий стул, откинулась на спинку, стала смотреть, как трепещет от слабого сквозняка там, высоко, паутинка. Она сама чувствовала себя паучихой. Вязь букв, переплетения слов и смыслов, в которые ловится только пыль, но есть небольшой шанс, что рано или поздно там окажется Вечность. С большой долей вероятности их никто никогда не прочтёт, но Варю это не волнует. Больше всего на свете она любит вещи, и именно вещам предназначены эти дарственные надписи.

Вещи — это живая история. Честнее вещей нет ничего. Век людей короток, и всё что они оставляют после себя рано или поздно оказывается здесь. Если, конечно, не истлевает за время испытательного срока, который иногда зовётся «сроком службы»… Один парень говорил Варе, что важно только то, что и кому мы говорим. Только слова, мол, могут заставить сердце пуститься вскачь. Слушая его, Варя скептически опускала уголки рта. Слова не обязательно произносить. Им куда лучше будет, например, в сундуках книг.

Посмотрев на неё, тот парень сказал:

— Беру свои слова обратно. Сомневаюсь, что твоё сердце хоть что-то способно заставить бегать трусцой.

Но даже в ларце для своих слов Варя не нуждалась. Она держала их в голове, иногда даря вещам, которые собирались в вояж, облачаясь в хрустящий пиджак.

Она любила вещи. В их форме, в ощущении, которые они дарили рукам, в их тяжести, шершавости, теплоте, пыльном приятном запахе, от которого в носу заходились песнями кузнечики, Варе грезились рифмованные строчки, огранкой которых она с удовольствием занималась.

За каждым предметом здесь стелился шлейф истории. Когда Варя первый раз сюда попала — по чистой случайности, соблазнившись прохладой маленького захламленного помещения в необычную для Питера жару — у неё закружилась голова. Именно тогда поэтический дар девушки взорвался, как оживший вулкан.

Голова до сих пор кружится, а каждой вещи были даны имена. Прикасаясь к ним, Варя чувствовала, какая плыла морем, какая путешествовала в огромной стальной птице, а какая считала перекрёстки.

В этот день она дала поэтическое напутствие ещё трём предметам. Два были продолжением «лукового пажа», одно — второй строфой «тихого пламени», стиха, который начинался со строк: «Когда ты бросишь бродить по своим мирам — вспомнишь ли ты, кто в белом замке король?»

Гецель надписей не видел, но даже если бы обнаружил одну, ему было бы наплевать. Дело старика — считать деньги, а чтобы без конца ворчать, и повода-то не нужно.

К вечеру Гецель утопал по своим делам, как всегда, оставив девушку за прилавком. Через десять минут после его ухода в переулке послышался звук мотора.

— Варвара Савельевна? — спросили с той стороны, тактично постучав в окно.