Отражение удара

На минуту ему даже стало жаль, что он ничего не помнит. Тот, другой, наверняка получал удовольствие от своих ночных похождений. Он развлекался, а расплачиваться придется Сергею Дмитриевичу. Немножко несправедливо, а? И вообще, подумал Шинкарев, какие у меня удовольствия? Вот вчера, к примеру. Что я, многого хотел? Всего-то навсего собрался переспать с законной женой. И жена, что характерно, хотела того же... А что в итоге? "Извини, Шинкарев, у меня началось." С чего бы это? Кончилось полторы недели назад, и вдруг на тебе - началось... И спать легла в этой своей бронебойной ночнушке, а не в его любимой, полупрозрачной...

Старенькие ходики на стене торопили: время не ждет. Жалко тратить оставшиеся дни на то, чтобы получать втыки от начальства и самому давать втыки подчиненным, но просто так работу не бросишь. И потом, день там или год, но жить на что-то все равно надо. Вот эти самые сигареты тоже бесплатно не раздают.

Впервые за много лет он проснулся раньше жены и даже раньше, чем зазвенел будильник. Виновато было, конечно, выпитое на ночь пиво - похоже, сегодня ночью он никуда не выходил, а если выходил, то не удосужился облегчиться где-нибудь на улице. А правда, подумал он, выходил я или не выходил?

Он потушил сигарету и заглянул в спальню. Жена спала, разбросав по подушке волосы. Косынка, которой она с вечера стянула себе лоб, жалуясь на головную боль, совсем сползла на лицо. Шинкарев не стал поправлять - пусть спит. Рядом с ней на тумбочке кверху переплетом лежала раскрытая книга. Читала допоздна, решил Сергей Дмитриевич, осторожно прикрывая дверь.

Стоя посреди прихожей, он огляделся, решая, с чего начать. Привычным движением нащупав в стенном шкафу свою куртку, он убедился, что она сухая.

Это еще ни о чем не говорило - ночью дождя могло и не быть. Пошарив в карманах, Сергей Дмитриевич не обнаружил там ничего заслуживающего внимания.

Все говорило за то, что двойник взял отгул, но Шинкарев уже привык рассчитывать на самое худшее. Что-то нашептывало, что ночью с ним произошла масса интересных событий. "Может быть, память понемногу возвращается? - с неожиданным для себя сарказмом подумал Сергей Дмитриевич. - Вот будет номер...

Вспомнить все, что я натворил за это время будет, пожалуй, пострашнее, чем посмотреть фильм ужасов. Ну и что? Чего ты ноешь, Шинкарев? Не ты ли хотел острых ощущений?"

Было еще одно местечко, куда стоило заглянуть.

Сергей Дмитриевич открыл соседний шкаф, в котором хранил инструменты, баночки с гвоздями и шурупами, шнуры с вилками от давно вышедших из строя электроприборов и прочую дребедень, которой всегда навалом у любого хозяина. На верхних полках этого шкафа стояли банки со всякими соленьями, вареньями и маринадами, которые Алла Петровна каждый год закатывала десятками. Основные припасы хранились в подвале, а здесь была лишь малая часть, подлежавшая употреблению в ближайшее время.

То, что он искал, было здесь. Свернутая в тугой ком офицерская плащ-накидка, о существовании которой Шинкарев давным-давно забыл, лежала поверх ящика с инструментами. Она была свернута подкладкой наружу, так что было непонятно, сухая она или мокрая. Сергей Дмитриевич прикоснулся пальцами к клетчатой клеенке подкладки. Нет, так ничего не поймешь...

Ему вдруг снова сделалось страшно. Сколько ни притворяйся этаким суперменом, которому море по колено, себя-то не обманешь. Сергей Дмитриевич боялся, боялся до судорог, и именно поэтому взялся за торчащий край накидки и потянул на себя.

Накидка развернулась, и Сергей Дмитриевич едва успел подхватить вывалившийся из нее топор. Это был маленький, очень удобный топорик с прикладистым, красиво изогнутым и любовно отполированным топорищем. Сейчас он был сплошь покрыт густыми красными пятнами, еще не успевшими просохнуть, лезвие было зазубрено, словно им рубили гвозди, и кое-где на него налипли короткие седые волоски.

"Ха, гвозди! Кости им рубили, а не гвозди", - подумал Шинкарев. Он даже забыл, что боится чужой крови.

Тело утратило всякую чувствительность, взгляд расфокусировался, на губах выступила слюна. Он не мог пошевелить даже пальцем, и только под черепом шла лихорадочная суетливая возня. Мысли толкались, налезали друг на друга, а потом вдруг разбегались в стороны, как капли воды по раскаленной сковороде.

"Да, ночка у меня была еще та. А ведь не видать мне ни тюрьмы, ни сумасшедшего дома, - понял он вдруг. - Менты меня просто пристрелят, как бешеного пса, а в отчете напишут, что я оказал сопротивление при аресте. Поделом, не спорю, но от этого не легче. Хотя, чем так жить..."

Он снова, в который уже раз, подумал о самоубийстве, но только вскользь, отлично понимая, что у него никогда не хватит мужества на последний шаг. Он знал, почему люди порой кончают с собой, но никак не мог взять в толк, как они это делают. Как можно спрыгнуть с двенадцатого этажа или пустить пулю в лоб? Как можно сидеть в теплой ванне и пилить вены, точно зная, что после этого обязательно умрешь? Ну, скажите на милость, КАК? Пусть уж лучше это сделают другие.