Отражение удара

Они пили чай, сидя перед телевизором, и молчали.

Он радовался тому, что она рядом, и мучился от того, что это ненадолго. Допив чай, она унесла посуду на кухню, вернулась, выключила телевизор и сказала:

- Давай ложиться.

Он лег и вытянулся во всю длину, отстранившись от нее настолько, насколько позволяло общее одеяло, и ощущая себя окаменевшим бревном, миллион лет пролежавшим в песке. Вдруг она зашевелилась, прижалась всем своим упругим, горячим телом к его каменному боку и тихо прошептала в самое ухо, щекоча его рассыпавшимися волосами:

- Давай...

- Что? - не поверил он. - Как... А как же, ведь у тебя... Ты говорила, что началось...

- Не болтай, - шепнула она. - Началось и кончилось. У женщин так бывает, особенно у таких старух, как я. Давай, дурачок, я соскучилась.

Мозг Сергея Дмитриевича бунтовал, полагая такую идею противоестественной, но организм гнул свое, и он медленно, робко обнял жену непослушными руками. Она выгнулась, поворачиваясь так, чтобы ему было удобно, и он махнул на все рукой, медленно погружаясь в ее тепло.

Потом, уже засыпая, он услышал ее голос:

- Я тебя никому не отдам. Слышишь?

- Слышу, - пробормотал он сквозь сон. - Что ты говоришь?

- Муж и жена - одна сатана, - сказала она с хриплым грудным смешком. Сережа, - позвала она вдруг, - Сережа, погоди, не спи.

- Ммм? - промычал Сергей Дмитриевич, понимая, что надо бы проснуться, но не в состоянии разлепить веки.

- Сережа, ты выбросил второй чулок?

Шинкарев разом пришел в себя и сильно вздрогнул.

- Н-нет... Не успел...

Врать было бесполезно, да он и не хотел больше врать - по крайней мере, ей. Муж и жена - одна сатана, и она с блеском это доказала.

- Отдай мне, - попросила она. - Прямо с утра отдай.

- Зачем? Сам выброшу.

- Не надо выбрасывать. Я хочу его надеть.

- На голову? - спросил он и понял, что сморозил глупость даже раньше, чем она рассмеялась.

- Вот чудак... Что за странная мысль? На ногу. Мне кажется, что в одном чулке будет даже пикантнее.

Это был удар ниже пояса. Отброшенное одеяло полетело в сторону, и он набросился на нее так, как не набрасывался даже в первый год семейной жизни. Это длилось гораздо дольше, чем обычно, и Шинкарев весь покрылся испариной, хотя обычно не слишком утруждал себя в постели, предоставляя потеть жене.

Когда это, наконец, закончилось, и он, обессилев, упал лицом в подушку, она набросила на него одеяло, поцеловала в безволосую макушку и шепнула:

- Спи, родной. Я с тобой, не бойся.

Шинкарев не услышал - он спал.

...Проснувшись, он ощутил странный дискомфорт.

Зверски болела голова, но дело было не только в этом.

Попробовав шевельнуться, он обнаружил, что связан по рукам и ногам бельевой веревкой.

Сон, подумал он и огляделся. Страшный сон...

Алла Петровна сидела на пуфике у его изголовья и смотрела на него страшными, глубоко запавшими глазами, обведенными темными кругами. Посмотрев на жену, он решил, что это точно сон: за одну ночь жена не могла так сильно постареть.

Голова трещала так, что, казалось, вот-вот развалится. Он что-то не мог припомнить, чтобы во сне у него что-нибудь болело. Неужели это было наяву?

- Что случилось? - спросил он. - Кто меня связал?

- Я, - ответила Алла Петровна. Только сейчас он заметил, что шея у нее плотно, в несколько слоев, обернута цветастой косынкой, которую она обычно повязывала поверх бигуди. И голос". Голос у Аллы Петровны был хриплый, как у алкоголички с двадцатилетним стажем.

- Ты что, простудилась? - спросил он просто для того, чтобы не молчать. Лежать перед ней голым и связанным было невыносимо странно.., да нет, пожалуй, не странно, а страшно.

- Да, - прохрипела она, медленно, как в кошмарном сне, развязывая косынку. Наконец, косынка, упала, и он увидел на белом, как мрамор, горле темные следы, которые складывались в отчетливый отпечаток пятерни. - Мне пришлось ударить тебя по голове лампой.., сильно ударить.., и связать. Я боялась, что ты очнешься и...

- Что здесь было?! - крикнул он и сморщился от нестерпимой боли в голове - настольная лампа у них была большая, на увесистой бронзовой подставке.

- Разве ты не видишь? - с какой-то покорной обреченностью спросила она. - Ты изнасиловал меня и пытался задушить. Ты рычал. Ты.., ты был не ты.

Шинкарев заплакал. Слезы текли по щекам, и он чувствовал, как намокает подушка, но не мог утереться - руки были связаны.

- Да, - прошептал он, - это был не я.

Она пересела на кровать, погладила его по остаткам волос и стала неумело, дергая и причиняя ему боль, развязывать веревки.

- Я с тобой, - шептала она. - Я тебя не брошу. Я тебя вылечу, хороший мой, любимый Сергей Дмитриевич Шинкарев плакал.

Глава 13