Отражение удара

— Алло, ремонтно-строительный? — закричал он в трубку сварливо-заискивающим голосом умудренного многолетним опытом прораба. — А Шинкарев близко?

Как нету? А где? Ах, на больничном… И… ага. Ага. На месяц, говорите? А потом в отпуск? Везет же некоторым... А давно? С понедельника… Ну, спасибо, дочка, извини.

Ага, домой позвоню. Знаю номер, знаю, спасибо.

Он нажал пальцем на рычаг и посмотрел на Сорокина.

Оказалось, что полковник уже надел форменную куртку и теперь поправлял фуражку с двуглавым орлом.

— Ну, чего ты расселся? — спросил полковник. — Поехали, а то слиняет.

Гранкин, забыв о субординации, досадливо отмахнулся от него, как от мухи, и снова полез в блокнот. Сорокин послушно сел и закурил.

Майор набрал новый номер и долго держал трубку возле уха, слушая длинные гудки.

— Неужели правда слинял? — процедил он сквозь зубы, но тут ему ответили.

Трубку снял сам Шинкарев.

— Слушаю, — невнятно, словно спросонья, прошелестел он.

— Здравствуйте, Сергей Дмитриевич, — сказал Гранкин самым дружеским тоном. Лицо у него при этом нехорошо кривилось, а пальцы свободной руки выстукивали на крышке полковничьего стола какой-то медленный и, как показалось Сорокину, угрожающий ритм.

— Ты все-таки не очень, — тихо сказал полковник. — Не спугни. И потом, вдруг это все-таки не он?

Гранкин снова яростно махнул на начальника рукой.

Сорокин замолчал и снял фуражку — сидеть в кабинете в фуражке и утепленной куртке было жарко, и он чувствовал, что начинает потеть.

— Кто это? — спросил Шинкарев. Голос у него действительно был совсем больной.

«Я тебя вылечу», — подумал Гранкин.

— Это майор Гранкин из криминальной милиции, — весело сказал он, продолжая барабанить по столу. — Помните меня? Мы с вами беседовали. Алексеем Никитичем меня зовут, если забыли.

— Как же, — с явным трудом проговорил Шинкарев, — помню. Здравствуйте. Что случилось?

— Да ничего не случилось. Надо бы повидаться, Сергей Дмитриевич. Ничего серьезного, но у меня тут возникли кое-какие вопросы… сомнения, знаете ли, всякие… Вы не против поговорить?

В трубке повисла пауза, которая продолжалась секунд двадцать. Потом Шинкарев осторожно спросил:

— Куда мне приехать?

— Господь с вами, куда же вы поедете в таком состоянии! Я же знаю, что вы на больничном. Да и потом, чего вы здесь, у нас, не видали? Я правильно говорю?

— Это да, — сказал Шинкарев, — это точно. Как-то мне действительно… Не по себе что-то.

— Ну, вот видите. Я ни за что не стал бы вам надоедать, зная, что вы нездоровы, но, сами понимаете, служба… Начальство за горло берет подавай им отчет, и никаких гвоздей. У нас полковник знаете какой?

Мертвого за… гм… замучает.

Сорокин значительно кашлянул в кулак. Гранкин в ответ осклабился и закатил глаза к потолку.

— Так я подъеду, если вы не возражаете, — продолжал он.

— Разумеется, — ответил Шинкарев.

— Часика через два вас устроит?

— Да когда хотите. Все равно я целый день дома.

— А милейшая Алла Петровна?

— Она куда-то ушла. Даже не знаю, куда. Я, честно говоря, вздремнул, мне что-то нездоровится…

— Это вы правильно. Это вы просто молодец. Сон — лучшее лекарство. Так я приеду через два часа.

Он положил трубку и демонстративно утер несуществующий пот.

— Что это еще за новости — через два часа? — сердито спросил Сорокин. — Чего ради я тогда вырядился, как павлин? Сижу тут, потею… Чего ждать-то?

— Нечего, товарищ полковник. Это я его с толку сбиваю. Пусть заранее понервничает: что это я решил уточнить? А если он решит, что за эти два часа успеет собрать чемодан, это будет вообще подарок. Прямо с чемоданом и застукаем. Вызывайте машину, я пошел переодеваться.

Глава 16

В понедельник Алла Петровна, как и обещала, прямо с утра позвонила в поликлинику, где когда-то работала медицинской сестрой, и договорилась насчет больничного для мужа. В поликлинике ее помнили и всякий раз, как она давала о себе знать, приглашали обратно — сестер, как водится, не хватало, а уж таких, какой была когда-то Алла Шинкарева, и вовсе было днем с огнем не сыскать. Так что дело с листком нетрудоспособности устроилось наилучшим образом, и никто даже не поинтересовался, зачем ее благоверному понадобился целый месяц: раз просят, значит надо, и нечего совать нос в чужие дела.

Она сразу же отправилась в поликлинику, чтобы забрать больничный и хотя бы чисто символически отблагодарить веселого доктора Шевцова, который его выписал. Она знала, к кому обратиться: Шевцов в свое время основательно на нее заглядывался и, разговаривая по телефону, дал понять, что ничего не забыл. Строго говоря, забывать ему было особенно нечего: так, парочка невинных поцелуев на вечеринках по случаю дня медицинского работника, когда оба были слегка навеселе, да неизменные шлепки по разным интересным местам, которые веселый доктор вечно раздавал направо и налево с таким щенячьим дружелюбием, что за все время никто из сотрудников не шлепнул в ответ по физиономии.

Увидев свою, как он выражался, «старинную любовь», доктор зажмурился и даже прикрыл глаза рукой, делая вид, что ослеплен.