Отражения звезд

— Что ж, по Волге прокатиться не грех, — сказал Василий Никитич так же пусто, как сказал о машине. — У нас с женой к тебе просьба: хотим собрать все фотографии Саши, особенно мать хочет ту, на которой он снят — возле самолета. Может, отдашь матери, поймешь ее чувства?

Инна на минуту задумалась.

— При ремонте все так перепуталось, — сказала она, чуть смешавшись. — Но я поищу.

И Василий Никитич подумал, что уже давно ушло все это для нее, и не сразу найдешь, а то и вовсе не найдешь, что ушло. Он смотрел на нее своими в речном прищуре глазами, искал ту, которую любил сын, и, хотя и признавал, что жизнь остается жизнью и нужно как-нибудь строить свою судьбу, все же хотя бы и в самой глубине, но должно было навсегда храниться что-то.

— Вы — как же? — спросила она было, может быть подумав, что следовало бы предложить остаться до утра.

— Переночую в гостинице при аэропорте, а утром обратно, если только примет Саратов... туман, наверно, до самого Урала лег.

Он все же ждал, что она скажет хоть одно слово о Саше, шепнет это слово, чтобы оно было только для них двоих, но Инна молчала.

— Так поищешь фотографии? Мать очень просит.

— Непременно... как только переедем в город.

Но Василий Никитич едва не сказал ей:

— На твоем столе должна была бы стоять фотография... на самом видном месте должна была бы стоять! Он геройски прожил свою жизнь, Саша... и для твоей сегодняшней тоже постарался.

Он, однако, ничего не сказал, медленно надел свою черную шинель, чего-то еще ждал, но лицо Инны оставалось запертым.

— Ужасный туман, — поежилась она, когда вышли на террасу. — Не заблудитесь, Василий Никитич?

— У меня компас... я по компасу привык, — и он похлопал себя по левой стороне груди, где навек был компас, ни разу не подведший его, не подвел и сейчас, когда не глубина, а мель была перед ним.

— Я по компасу привык, — повторил он, — можно и по звездам, они вроде створ, и не ошибешься на излучине.

— Анне Сергеевне кланяйтесь, — сказала Инна, но уже как-то виновато или даже потерянно.

— Поклонюсь.

И он сразу же окунулся в туман, а Инна еще постояла на террасе: он не мог увидеть ее, но чувствовал, что она стоит и, может быть, еще несколько минут постоит наедине...

Звезд не было, но он уверенно шел к маленькой станции, затерявшейся в молочной мгле. А жене скажет, что фотографию Инна пришлет, хочет только переснять, дорожит ею, фотография всегда перед ней на ее рабочем столе. И жена поверит ему, как поверила, когда ехала к своей заболевшей матери, что глубины он и без промеров чувствует, и мели тоже без промеров чувствует. И о чем Инна думала те несколько минут, пока он уходил, а она осталась стоять на террасе, увитой шуршащим, уже высохшим виноградом, — по своему компасу тоже мог определить, хоть и горько определять это...

Четверть часа спустя был уже зеленоватый отсвет светофора и гул проходящего поезда, наверно скорого, потом огни станции, а дальше как бы судоходный путь — сначала до Быкова, потом до Саратова, где ждет его та, которую нашел он когда-то в таком же тумане широкой волжской ночи.

Разговор берез

Разговор берез

В свое время Анна Михайловна дала себе слово, что, если сын вернется с войны, она посадит возле родильного дома, в котором работала врачом, какое-нибудь деревце.

Сын вернулся с войны, и она посадила деревце, маленькую, тихую березку, дерево мира и красоты России.

Сын Александр Рогов сразу же принялся наверстывать пропущенное за годы войны, несколько лет спустя окончил медицинский факультет, получил назначение сюда же, в районный центр, где столько лет работала мать, стал сначала молодым врачом, потом опытным врачом, потом понемногу пожилым врачом, а там и заслуженным. Мать к этому времени давно умерла, но многие женщины, следуя ее примеру, тоже давали себе слово, что если все будет благополучно с ними, то посадят березку в честь сынка или дочки, и постепенно возле родильного дома возникла рощица, получившая нескладное, но глубокое по своему смыслу название — Материнская роща, а потом, когда построили новый родильный дом, рощу переименовали в «парк Победы», и большинство деревьев в нем, преимущественно березы, посажены были руками матерей.

После войны прошло уже свыше тридцати лет, и заслуженный врач Александр Александрович Рогов давно стал сам отцом, а там и дедом, водил иногда в свободный день внучек в парк Победы, а внучки ничего не знали о том, что парк возник из Материнской рощи и что их мать тоже посадила в свое время два деревца, когда родились они, девочки, Таня и Саша, по воле судьбы — одногодки.

Теперь маленькие саженцы, походившие больше на прутики, стали большими деревьями, с серебряными с чернью стволами, на многих были скворечники, в которых селились не только черные скворцы, до осени шнырявшие по газонам, но и воробьи с их жаждой жизни и деятельности, и всегда воробьи напоминают о том, что человек должен быть жадным к жизни, к тому же со стойким чувством товарищества.