Отражения звезд

Пелагея Саввишна сидела по другую сторону его стола сжавшаяся и подавленная, в таком страхе за сына, что Ефремов, подумав, добавил:

— Отлежится, наверно, раз сам письмо пишет... пошли ему чего-нибудь для твоего материнского успокоения. Лепешек, например, ржаных испеки, городские с деревенскими и не сравнятся.

Пелагея Саввишна сидела опустив голову, водила пальцем по краю стола, потом сказала:

— Не обойтись мне этим, Степан Никитич... съезжу повидать его. До Москвы, говорят, десять часов всего, вечером соседка поможет сесть на проходящий, а утром буду в Москве, да и на поезд хоть раз в жизни изнутри погляжу.

— Что ж, дело твое правое, материнское, — отозвался Ефремов. — А со средствами колхоз поможет маленько.

— Мне Вася каждый месяц посылает, так что насчет средств не беспокойтесь, Степан Никитич.

С этим она ушла, а на другой день поздно вечером соседка, мать погибшего на войне Сережи Беспалова, знающая, что такое — сын, а когда потеряла его, не жила вовсе, только по привычке хозяйствовала, но лицо у нее осталось навсегда каменным, — на другой день поздно вечером соседка помогла сесть в поезд, и только на минутку потеплело ее лицо: может быть, подумала, что у Пелагеи Саввишны есть все-таки сын, хоть и случилась с ним беда, а ее Сережа словно и не жил никогда...

И вот она, Пелагея Саввишна, бредет среди больничных корпусов, мимо проходят девушки в белых халатах и мужчины в белых халатах и брюках, — наверно, врачи, — и стоят машины с красным крестом на кузове. В сумке у Пелагеи Саввишны были ржаные лепешки, все-таки успела испечь, помидоры, баночка с медом, завернутые в большие листья лопухов соленые огурчики, а в угол сумки засунут был букетик васильков, которые нарвала внучка Беспаловой — Нюра, васильки хоть и без запаха, но с голубым их цветом целиком деревенские...

Она нашла нужный корпус, внизу в большой застекленной приемной сидела за вязаньем дежурная, строго посмотрела на нее:

— К больному? Прием посетителей от шести до восьми.

— Я прямо с поезда, не знала здешних порядков, — повинилась Пелагея Саввишна. — А сейчас сколько же времени?

— Сейчас всего одиннадцатый час. Поезжайте отдохните пока.

Но куда поехать отдохнуть, и Пелагея Саввишна вышла в парк, села в глубине среди сосен на скамейку, и вся ее жизнь поплыла и постепенно проплыла перед ней. Мужа убили на втором году войны, Васе не было тогда и двух лет, и с той поры все пошло только с сыном, все было с ним и ради него...

После окончания школы Вася уехал в Москву, поступил на завод, стал попутно учиться в профтехникуме, сообщал иногда в письме, что его повысили или наградили, а раз прислал снимок с доски Почета, и среди других фотографий была и фотография Василия Струкова.

Она сидела, сложив между колен коричневые, потрудившиеся на своем веку руки, и какая-то женщина, взглянув на нее, прошла сначала мимо, а потом вернулась и подсела.

— Навестить кого-нибудь? — спросила она.

И Пелагея Саввишна ответила:

— Сына. Только не вовремя явилась, не знала порядков.

И они поговорили сначала как две матери: у женщины в одном из отделений лежала дочь, почти девочка, только год назад пошла в институт, но что-то случилось с почками, о которых в ее годы и не думают...

— Нам, матерям, все пережить положено, — сказала Пелагея Саввишна, а женщина смотрела куда-то вверх, за окном третьего этажа ей махали рукой, — наверно, условилась с дочерью, что та в назначенный час подойдет к окну, чтобы хоть издали поглядеть друг на дружку. Потом женщина написала в воздухе цифру «шесть», это значило, что придет еще, когда начнут впускать посетителей, дочь понимающе закивала головой, и на этом их утреннее свидание кончилось.

Оставшись одна, Пелагея Саввишна достала из сумки кусок хлеба, выбрала самый маленький огурчик, а до шести часов был еще длинный день впереди, куда пойдешь, и сюда-то добиралась, расспрашивая встречных, а многие и не знали, где эта больница. Деревья вокруг шумели, и, чтобы не заснуть под этот шум, Пелагея Саввишна поднялась, пошла по дорожке, на площадке стояли машины с надписями «Медицинская помощь», и «Скорая медицинская помощь», и «Медицинская служба», няни катили тележки с бельем или несли что-то на носилках, такой длинный и без всякой пощады день, но теперь, наверно, до шести часов уже не так-то много осталось.

— Сколько времени сейчас? — спросила она у шофера одной из санитарных машин.

— Четверть второго, мамаша, — ответил он, взглянув на свои ручные часы.

Значит, походить еще немного, и будет два, дальше посидеть где-нибудь в стороне несколько часиков, а там начнут впускать посетителей, и Пелагея Саввишна еще походила немного, потом в самой глубине парка села на скамейку и заснула, а когда проснулась, уже впускали посетителей, и дежурная, узнав ее, сказала:

— Теперь наш порядок помните.

И Пелагея Саввишна ответила:

— Буду помнить.