Отражения звезд

А о том, что муж Каролины Яновны погиб в море при налете немецкого истребителя на суда рыбаков, Татаринов узнал позднее, когда уже не один вечер провел в домике у Каролины Яновны, послушал программу «Время» по телевизору и они порассказали друг другу о своей жизни.

— Ну, у меня несчастье было, а вы почему же один? — спросила Каролина Яновна раз. — Вы ведь тогда еще не старый были.

И Татаринов вдруг с откровенностью, какой не ожидал от себя, сказал:

— Стала отвыкать от меня понемногу моя жена, пока носился с места на место... а тут другой встретился. Так что, если разобраться, война отняла ее у меня.

— Ну нет, — сказала Каролина Яновна. — Мы с мужем жили так, что если бы знала — погиб он, и я не стала бы жить. Только не знала: не вернулись с лова восемь рыбаков, а море тихое было, и я все ждала и надеялась.

Каролина Яновна говорила по-русски твердо, произнося слова до последней буковки, и Татаринова чуть умиляла ее старательная речь.

Позднее он рассказал, что пишет о той науке, которая призвана спасать человека, и Каролина Яновна одобрила, что он пишет об этом, потому что человек прежде всего должен жить.

Зимой в городе-курорте тихо и безлюдно, улицы пусты, дома стоят частью с закрытыми ставнями или забитыми досками окнами, но возле тех, в которых постоянно живут, лежат во дворе аккуратно напиленные и перевязанные полешки или накрытый рогожами заготовленный на зиму уголь.

А на пляже, вдоль серого плоского моря, гуляет неумелой походкой один из отдыхающих, непривычный к тому, что ему некуда спешить или высыпет из дома отдыха группа с экскурсией в местный краеведческий музей, и экскурсовод, курносая девушка в розовом берете с помпоном, расскажет по дороге о диковинках Балтийского моря, выбрасывающего нередко на берег куски янтаря.

Татаринов установил порядок своего рабочего дня, сейчас же после завтрака садился за работу, и то, что было предметом его размышлений, все шире и шире раскрывалось перед ним. А в субботу, хотя и условился с Агнией Николаевной, в город не поехал, сказал ей по телефону, что усердно работает, и они уговорились о встрече в следующий ее свободный день.

Ночью он проснулся вдруг от какого-то странного томления. Все вокруг словно глубоко затонуло в немотной тишине, а на рассвете увидел, что началась оттепель, в густейшем, пуховом тумане заглохло даже море, но, когда почти на ощупь спустился на берег, стало совершаться чудо преображения: бесплотное марево наливалось палево-розовым светом, проступили словно растушеванные сосны на дюнах, серебряно освещенная солнцем, плыла чайка, как маленький парусник, и Татаринов, идя по берегу и оставляя на влажном песке губчатый след, ощутил такое торжество жизни, такую радость существования, что даже заломило немного в левой стороне груди...

Он шел, шевеля по временам ногой длинные, бурые водоросли, но вместо янтаря нашел закоростевший от соли сук с чьим-то четко обозначенным профилем: он походил на профиль врубелевского Пана, с его козьими рожками и курчавой бородой, и Татаринов подумал, что Агния Николаевна оценит это творение моря, умеющего искусно обтачивать, если к тому же напомнить, что Пан покровитель всей природы...

Чайки со скрипучими голосами, похожими на ярмарочные металлические свистульки, носились над берегом, а старый человек, в шубе и меховой высокой шапке, стоя у кромки моря, кидал им куски хлеба.

Татаринов подошел взглянуть, как чайки с ловкостью подхватывают куски на лету, спросил погодя:

— Отдыхаете здесь?

— Отдыхаю... даже устал отдыхать. Тут хороший дедсад, все как полагается: утром кашка, потом птичек можно покормить, потом поспать часок, а там и обед. Такая жизнь, Петр Петрович, тебе и не снилась никогда.

И Татаринов узнал, что человека зовут Петр Петрович Арбатский, по профессии он станочник, и отец был станочником, и дед, так что станочник он, Петр Петрович Арбатский, потомственный...

— А вы кем изволите быть?

И Татаринов объяснил, кем он изволит быть, объяснил также, что приехал поработать у моря, а лучше приморского утра для работы за столом ничего не найдешь.

На дюнах была скамейка, шершавая от налипшего песка, и они сели поговорить, два человека на отдыхе, а отдыхать обоим пришлось в жизни мало.

— Мне шестьдесят три года всего, — сказал Петр Петрович, — я на пенсию никогда и не вышел бы, поработал бы еще с десяток лет, если бы не прошило мне в войну правую руку в локтевом суставе. Действовать по обиходу могу, а станочник уже в тираж вышел, так что дедсад как раз по мне сейчас. А у вас как с войной — не хлебнули?

— Пришлось малость, — отозвался Татаринов, и они посидели еще рядом, а чайки скрипели и вылавливали из воды намокшие куски хлеба.

— Вот вы — по медицине... отчего у меня в локте и до сих пор словно гвоздь сидит, ведь никакого осколочка не осталось? — спросил Петр Петрович.

— Война осталась, — сказал Татаринов, — она и во мне гвоздем сидит. Но ничего, Петр Петрович, по солдатской поговорке — солдат ветром причешется, в бою погреется, на одной ноге отдохнет. Отдохнем и мы с вами на одной ноге, дело для нас привычное.