Отражения звезд

— Я один ваш рассказ читала, про собаку, — сказала девочка. — Мы с мамой любим собак.

И то, что и он любит собак, тоже сближало с ним.

А когда девочка ушла, Николаевцев сказал вслух самому себе, как всегда говорил вслух, размышляя наедине:

— Вот о том, как быстро созревают дети, когда нарушена семья, и нужно написать... и как это плохо всегда, когда зрелость приходит раньше времени!

А день спустя он позвонил по телефону Вере Павловне Суворовой:

— Можно к вам на минутку? Мне нужен один ваш совет.

— Я почему-то сразу предположила, что случилась какая-то беда... знаете, глаза детей всегда как книга, — сказала Вера Павловна, когда он поднялся к ней и она узнала все о девочке.

— Окажите мне большую услугу, Вера Павловна: съездите в Боткинскую больницу, узнайте, не нужно ли что-нибудь, и деньги кстати за перепечатку моей рукописи передайте. Так мне поможете с этим.

— Что же, съезжу, конечно, — сразу согласилась Вера Павловна. — Меня эта девочка тронула, да и на мою внучку так похожа!

И Вера Павловна, всегда неукоснительно точная, поехала на другой день в Боткинскую больницу, выполнила порученное ей и по своему глубокому женскому пониманию побудила Юлию Алексеевну написать хотя бы несколько строк.

«Спасибо, Сергей Андреевич, я все-таки надеюсь, что не очень-то задержусь здесь, а вашу рукопись я только немного недопечатала, так неудачно сложилось», — а внизу Юлия Алексеевна поставила только одну букву: «Ю».

— Мне кажется, что она была бы очень довольна, если бы вы посетили ее, — сказала Вера Павловна, передавая записку. — Почему, действительно, вам не заехать на минутку?

— Я полагал, что это, может быть, не очень удобно.

— Отчего же неудобно... все, что делается с душой, всегда удобно.

И на следующий день Николаевцев поехал в Боткинскую больницу. Был приемный час, возле больных сидели близкие, и он не сразу нашел в большой палате ту, которая подписала свою записку только одной буквой.

— Я так благодарна вам, Сергей Андреевич... я не решалась просить вас навестить меня, но Вера Павловна передала, что вы сами хотели бы заехать.

И он лишний раз подивился зоркости той, которая прочла столько книг за свою жизнь и почерпнула из них самое главное: для чего вообще пишутся книги?

— Вы, наверно, подумаете, что это сюжет одного из моих рассказов, — сказал он, присаживаясь на стул возле ее постели. — Но с полгода назад, в начале зимы, я проснулся однажды от ураганного ветра, лил дождь, потом стихло, а утром я увидел, что выпал снег. И почему-то в это утро мне захотелось увидеть именно вас. Я захватил один свой старый рассказ и поехал с ним в издательство. Но в этот день вы работали дома, и рассказ так и остался неперепечатанным, а потом я забросил его. Рассказ, собственно говоря, ни о чем: о том, что все в жизни просто, и облака идут просто, и снег выпадет однажды поутру тоже просто... сегодня на рассвете как раз выпал снег.

— Когда я поправлюсь, дайте все-таки перепечатать этот рассказ.

— Напишу лучше новый. Только выздоравливайте поскорее, Юлия Алексеевна... честное слово, мне очень нужно, чтобы вы поскорее были снова дома.

Он сделал вид, что не заметил блеснувших в ее глазах слез, а вернувшись домой, набрал записанный номер телефона, и детский голос сказал минуту спустя:

— Я слушаю.

— Говорит писатель Николаевцев, теперь уже твой старый знакомый. Побывал сегодня у твоей мамы. Она сердится, что мы с тобой, оба занятые люди, отнимаем друг у друга время. Но я сказал, что мы и впредь будем отнимать друг у друга время. Ты как на этот счет?

— Не знаю, — ответила она не сразу.

— А я знаю. Я вообще кое-что знаю.

— А что? — заинтересовалась она.

— По телефону этого не говорят, приедешь — скажу. Ты когда приедешь?

— Завтра после школы я поеду к маме, а послезавтра могу.

— Что ж, давай послезавтра... у нас с тобой много времени впереди. У нас с тобой целый вагон времени впереди. И знаешь что — давай-ка навестим вместе маму на днях... ей будет приятно, если мы с тобой навестим ее вместе.

Потом он посидел еще с телефонной трубкой в руке, по временам прикладывал трубку к уху, но в ней только гудело, словно шел электропоезд и предупреждал, что приближается.

Кинжальный огонь

К Софье Эдуардовне Ледерле, старому музыковеду, безжалостно говорившей о себе: «Я по возрасту, пожалуй, с Бетховеном могла бы быть в переписке», приехала на каникулы из Шуи племянница Нюта. Незадолго до этого брат Софьи Эдуардовны, инженер завода химического волокна, человек иронический, хорошо понимавший, что старое старится, а молодое растет, написал в письме: