Читаем Отражённым светом полностью

Они бы как тогда живописали

Суть бытия — с желаньем иль обузой?


Ведь их монетизация принудит

Творить в созвучье лишь с монетным звоном.

От лишней денежки поэта не убудет,

Но зазвучит ли он в созвучье оном?


* * *


Не зря, наверно, Тот, Кто создал

Галактик яркие спирали

Нас отдалил от них и звёзды

Сместил в немыслимые дали.


Всё для того, чтоб наши цели

Познать вселенские соцветья

Мы с вами сохранить сумели

На многие тысячелетья.


* * *


Начитавшись с утра Маяковского, сидя в туалете,

Выхожу, заряженный его бешено рваным ритмом:

Хочется вывернуть всё наизнанку на этом свете,

Поставить с ног на́ голову, выйти на смертную битву.


Сердце от чувств этих давит резиновым мячиком,

В мир нервно впиваюсь расширенным глазом я.

Берегитесь, буржуи, питающиеся рябчиками

И зажёвывающие их (блин!) ананасами.


* * *


Его пророческие мантры,

Как и вещания Кассандры,

Не принимались и не шли

На пользу жителям Земли.

Ведь, как известно, у пророка

В своём отечестве без срока

Лицензии пророчить нет.

Такой вот эксцентриситет.


* * *


Чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно,

Стозе́вно и ла́яй

Смотрит вослед — не беззлобно и томно, —

Почти не мигая.


Мозгом спинным ощущать этот взгляд ты

Ещё будешь долго.

С чудищем о́блым общаться вприглядку —

Стараться без толка.


* * *


Это вам не это,

Это вам не то.

К нам спешит с приветом

Серый конь в пальто.

За конём тем рифма

Из Караганды.

Подожди-ка, нимфа,

Отдохнёшь и ты.


* * *


Он побледнел, затем, как будто

Чуть отойдя от тошноты,

Меня назвал зачем-то Брутом

Добавив вялое «И ты…»


Но мне такая антитеза

Казалось ложной. Убеждён,

Что это я сражённый Цезарь,

А Брут, прошу прощенья, — он!:)


* * *


За детьми того декабря

Дитю января — трудно.

Оно будто дышит зря

И всхлипывает простудно;

Оно — никудышный актёр,

Хоть паузу тянет дольше.

Ему не доступен флёр

Снов, что о чём-то большем.


* * *


Ночами душевная муть

Становится шире и скольже,

А хочется просто уснуть,

Не думать о чём-то большем.


И хочется не считать

Баранов, овец, полудурков.

Зло хочется обругать

Морфеевых сна драматургов.


* * *


«Иллюзию радости дарит вино», –

Такую неглупую фразу

Я где-то читал (и не так уж давно),

Но с ней не согласен мой разум.


Хорошие вина раскроют в душе

Все те закоулки, что скрыты

Унылостью будней, сокрыв неглиже

Иллюзии жизни избитой.


* * *


Как Диогену помогая,

Со свечкою при свете дня

Людей искал, судьбу кляня

И чьи-то души поминая.


Не ради славы ведь старался —

Не ради веры в божество.

…И от того вконец остался,

Как Диоген, без ничего.


* * *


За чан похлёбки чечевичной,

Вина бочоночек приличный,

За раболепье прилипал

Я б первородство не продал.


Ещё не найден тот Иаков,

Которому б я мог, однако,

Продать себя по метражу…

Поскольку цену не сложу.


* * *


Маленький принц, утончённый, но действенно вялый:

Тот самый — Экзюпери,

А рядом другой — по-ЕгорЛетовски разудалый

И матерный изнутри.

Трогают оба, по-своему, но равновесно,

Пусть разные струны души.

Оба они уникальны и интересны,

И оба они хороши.

Околовиннипуховое


1.

Да будь медведи пчёлами,

Они бы вечерами

Жужжали б невесёлыми

Медвежьими басами.


Разрушили б симпатию

К себе подобным хором,

Загнав лесную братию

По дуплам и по норам.


2.

Что ж грозным медведям стыдиться?

Что въедливым пчёлам париться?

Никто ведь не усомнится

В их праве кусаться и жалиться.


По-всякому может случиться

В медвежье-пчелиной подмене.

Но мёдом придётся делиться:

Так принято в сей Ойкумене.


3.

Леонов бесподобен,

Евойную игру

Ни Кристофер наш Робин,

Ни Тигра с Кенгой Ру

Ни в жисть не переВиннят

И не переПушат.

Никто уже не Милнет

Подобных медвежат.


4.

Скольких бы Пухов, до славы охочих,

Уолт Дисней не раскручивал,

Наш Винни-Пух виннипушнее прочих,

Ибо Леонов озвучивал.


* * *


Трёхглавому псу жить, увы, нелегко,

Ведь головы часто в раздоре.

А как стоголовое существо?

Что, через соцсети спорит?


Попроще сообществу, коль рассудить,

Многозмееголовой Гидры:

Там змеи едины в готовности лить

Соседкам отравы литры.


* * *


Тем клёво, кто над пропастью во ржи,

Тем хуже, кто над пропастью с камнями.

Для первых мир их ярок, хоть и лжив,

А для вторых — он тоже лжив, но сами


Его цвета угрюмы и серы.

Но, как и золотящееся поле,

Он требует, чтоб игры детворы

И в нём стерёг хоть кто-то, грел и холил.


* * *


Смерть вероятнее жизни. И

От парадокса Фе́рми

Хочется выть, оскорблять и бранить

Всех в этой пыльной таверне.


Где эти братья по разуму, где?

С кем допивать мне пиво?

Только талдычить о Караганде

Не стоит — и так тоскливо.


* * *


Отец небесный, да святится Имя,

С Которым на земле наступит царство,

Твоя где воля встанет над другими;

Дай хлеб насущный, не нужны нам яства;


Прости долги нам, как прощаем сами

Мы должников своих открытыми сердцами;

Не искушай, избавь от всех лукавых;

Пусть в царствии Твоём пребудет слава.

Аминь.


Еккл. 1, 9-10

…Нам сказано: что было, то и будет,

Что делалось, то сделается вновь —

Нет нового под солнцем! Если ж люди

Укажут вам на что-то: вот-де новь! —

Не верьте им, всё ранее случалось

В седых веках, что были прежде нас.


Нет нового под солнцем? Что ж, осталось

Искать другие солнца в этот раз.


* * *


Если жизнь своими тарифами

И невзгодами разнедужится,

Если думы запенятся рифмами

И идеи размытые вскружатся, —


Сочиняй, не похлопывай ушками,

Коль уж мысль биением взболтана.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Он придет
Он придет

Именно с этого романа началась серия книг о докторе Алексе Делавэре и лейтенанте Майло Стёрджисе. Джонатан Келлерман – один из самых популярных в мире писателей детективов и триллеров. Свой опыт в области клинической психологии он вложил в более чем 40 романов, каждый из которых становился бестселлером New York Times. Практикующий психотерапевт и профессор клинической педиатрии, он также автор ряда научных статей и трехтомного учебника по психологии. Лауреат многих литературных премий.Лос-Анджелес. Бойня. Убиты известный психолог и его любовница. Улик нет. Подозреваемых нет. Есть только маленькая девочка, живущая по соседству. Возможно, она видела убийц. Но малышка находится в состоянии шока; она сильно напугана и молчит, как немая. Детектив полиции Майло Стёрджис не силен в общении с маленькими детьми – у него гораздо лучше получается колоть разных громил и налетчиков. А рассказ девочки может стать единственной – и решающей – зацепкой… И тогда Майло вспомнил, кто может ему помочь. В городе живет временно отошедший от дел блестящий детский психолог доктор Алекс Делавэр. Круг замкнулся…

Валентин Захарович Азерников , Джонатан Келлерман

Детективы / Драматургия / Зарубежные детективы