Отречение

Младенец лежал на земле, метрах не более чем в пятидесяти от трупа, и заходился криком, но видимых повреждений на нём не было.

Беляков сообщил по рации о находке начальству и присел на землю, с тоской ожидая прибытия оперативно-следственной группы, пока сержант качал явно проголодавшегося мальчика и пытался напевать ему какую-то мелодию, на которую тот, впрочем, не реагировал.

В голове Белякова уже рождались первые строчки рапорта.

«24 сентября 1991 года, около 18 часов 30 минут, дежурный экипаж…»

* * *

Год 1943. Август

«Подводя итог вышесказанному, я резюмирую – развитие технологий, о которых сказано выше, меняет подход к диверсионной деятельности в войне нового типа. Главной целью, к примеру, диверсии на железной дороге, на иных транспортных объектах или объектах энергоснабжения становится, таким образом, не собственно уничтожение живой силы, военных или промышленных объектов противника, а освещение данного события в нужном ключе с целью воздействия на массовое сознание. Быть может, моё предположение покажется слишком смелым, но я уверен, что через десять-пятнадцать лет значение пропаганды возрастёт в десятки раз по сравнению с нынешним. Также подчеркну, что для реализации идей информационной войны недостаточно имеющегося уровня развития сетей радиовещания, но особое внимание следует обратить на уже существующие как в Рейхе, так и за границей технологии передачи телевизионного сигнала…»

Оберштурмбаннфюрер Келлер аккуратно положил ручку рядом с чернильницей, поднялся из-за стола, подошёл к окну. Непроглядная темень за окном не могла его обмануть – прошлой ночью, работая над докладом, он впервые за много месяцев услышал приглушённую канонаду с востока.

Сегодня было тихо, но это ничего не значило. Келлер знал, что завтра или послезавтра он снова услышит эхо приближающегося фронта, и уже громче, чем вчера.

Фронт приближался к Славянску.

Но интуиция упрямо подсказывала Келлеру, что враг, невидимый и беспощадный, притаился где-то совсем рядом, ближе, чем он мог представить…

Какой вздор, передёрнул плечами оберштурмбаннфюрер. Нервишки… Он задёрнул штору, повернул ключ в двери кабинета, вышел в коридор. Осторожно, чтобы не разбудить, заглянул в комнату, где спал его тринадцатилетний сын, Арни.

Мальчик лежал на боку, натянув на себя одеяло.

«Поколение, которое будет править миром», – с гордостью подумал было Келлер, – но страшная мысль шевельнулась в его мозгу.

«А ведь эту войну мы проиграем».

Испугавшись своих, даже не высказанных, крамольных мыслей, он прикрыл дверь спальни и быстрым шагом направился в кабинет, где его ждали тетрадь и чернильница, где в тиши вымершего города он мог писать свою работу о будущем – работу, которую ему не поручало начальство, но которую он считал своим долгом, вероятно, более важным делом, чем исполнение любых полученных приказов.

Потому что в этот момент Келлер вдруг до ужаса ясно осознал, что это не последняя война с русскими.

Фронт приближался к Славянску.

* * *

Год 1989. Апрель

Последний снег чернел грязными бесформенными пятнами у обочин тротуаров. Апрельский вечер таял над громадой уральского города, над трубами заводов, над махинами вагонов, над жилыми и производственными корпусами. В домах зажигался свет, дымили заводские трубы, и словно где-то в глубине, скрытое от посторонних глаз очертаниями труб и корпусов, созданное руками человеческими из металла и цемента, равномерно и правильно пульсировало живое, могучее, как сказочный великан, плещущее миллионами киловатт-час, сердце города.

Было около девяти вечера, а если точно – красные электронные часы над проходной типового четырёхэтажного здания показывали двадцать часов пятьдесят шесть минут. Большинство сотрудников проектного бюро давно разошлись по домам, затихли звуки в кабинетах и коридорах, и только вахтёр на проходной, встав со стула, щёлкал переключателем маленького чёрно-белого телевизора – через несколько минут должна была начаться программа «Время».

Несмотря на вечерний час, на третьем этаже здания светилось единственное окно. На своём рабочем месте, за заваленным чертежами столом находился инженер, кандидат технических наук Фёдор Петрович Ермишин.

Это было неудивительно. В коллективе Ермишин слыл трудоголиком и частенько задерживался на работе по вечерам, чем пользовалось начальство, поручая ему срочные и внезапно возникающие дела, и Фёдор Петрович никогда не отказывался. Семьи у него фактически не было, хотя в паспорте до сих пор стоял штамп о регистрации брака, и работа была его единственной страстью и утешением – после того, как от него ушла Наталья.

…Она была моложе его лет на пять. В то лето, когда они познакомились, она была студенткой-практиканткой, а он готовился к защите диссертации, посвящённой трубопроводам высокого давления. Тогда очкарик и «ботаник» Ермишин, никогда не интересовавшийся девушками, не ходивший на танцы, проводивший вечера в технической библиотеке, похоже, влюбился по-настоящему – однажды и на всю жизнь.