Отрезанный

Пауль, как врач, знал, что если температура тела опустится ниже критической отметки, то не помогут никакие обогреватели. Но если человек начинает испытывать боль во всех мышцах, как это происходило с Херцфельдом, то это – лучший признак его выздоровления. Ведь замерзающие – и об этом говорится во всех медицинских учебниках – с определенного момента перестают чувствовать боль. Незадолго до смерти они начинают испытывать нечто похожее на эйфорию, что, вероятно, объясняется выработкой огромного количества гормонов и различных биологически активных веществ, поступающих в мозг.

«Однако точно этого никто не знает», – подумал профессор.

В этот момент ему пришла на ум мысль о том, что из умерших еще никто не возвращался с того света, чтобы подвергнуть себя клиническим испытаниям.

Между тем зазвонил телефон, который от виброзвонка подвинулся к самому краю стола, угрожая в каждую последующую секунду упасть. Пауль протянул руку к своему мобильнику и хотел было уже ответить на звонок, но тут ему стало ясно, что это невозможно.

Никакого вызова не было!

Просто в мобильнике сработало напоминание о назначенной встрече. На дисплее крупными буквами высвечивалась надпись: «Вызов в отдел кадров (драка)».

Херцфельд отключил напоминание, которое исчезло с дисплея так же быстро, как и из его сознания. А ведь еще несколько часов назад он сильно переживал из-за возможности потерять работу. Теперь же это стало неважным – Пауль думал только о дочери.

«Если на сделанной Мартинеком записи была не Ханна и не ее бездыханное тело мой сошедший с ума бывший коллега утопил под ледяным покровом озера, то вполне вероятно, что дочка еще жива, – пронеслось в голове у несчастного отца. – Тогда, возможно, ключ к разгадке ее местопребывания находится в трупе судьи».

Придя к такому выводу, Херцфельд набрал номер Линды, чтобы дозвониться до нее. По его расчетам, она должна была по-прежнему находиться в клинике.

После двадцатого вызова длинные гудки сменились на короткие. Он попытался дозвониться еще несколько раз, но безрезультатно, и в его душе начало зарождаться отчаяние, причем с каждой новой попыткой оно только усиливалось.

Профессор слышал кашель и шмыганье носом Ингольфа, но эти звуки доносились до Пауля так, как будто практикант находился бесконечно далеко, а не в одном с ним помещении.

«Ответь! Линда, пожалуйста, ответь!» – мысленно молил Херцфельд.

Наконец, когда терпение профессора лопнуло и он уже был готов в сердцах швырнуть телефон на стол, на другом конце телефонной линии ответили.

– Линда! – крикнул Херцфельд так громко, что Ингольф даже вздрогнул.

Вместо ответа в мобильнике послышался какой-то непонятный шорох.

– Алло! Ты меня слышишь? – спросил Пауль.

Однако из телефона доносился только звук, отдаленно напоминавший не то сдавленный смех, не то заглушаемый кашель. Но и этого вполне хватило, чтобы понять, что ответила не Линда. Это был мужчина!

Затем в мобильнике вновь раздались короткие гудки – неизвестный отключился!

Глава 40

Гельголанд

Сердце у Линды остановилось. Причем не в переносном смысле слова, как принято говорить в случаях, когда люди сильно пугаются, а в прямом. Клапаны сердца на миг перестали работать, кровь прекратила пульсировать, а сама она впервые в своей жизни почувствовала признаки клаустрофобии.

Обычно у нее не возникало никаких проблем при нахождении на больших высотах или в замкнутом пространстве. Даже пребывание в застрявшем лифте не вызывало у нее стрессового состояния. Наоборот, она обожала такие виды спорта, которые большинство людей считает экстремальными – прыжки с парашютом, дайвинг по подводным пещерам и банджи-джампинг.

Но с того момента, когда в прозекторсктой зазвонил телефон, ее не оставляло ощущение, что она находится в мусоропроводе, стенки которого хотя и медленно, но неумолимо сжимаются. Одновременно возрастало и их давление – она чувствовала, как по мере нарастания длительности телефонных звонков некий невидимый обруч все более плотно обхватывает ее сердце.

Причем в качестве своеобразного спускового механизма выступил первый звонок. Он же и пробудил у нее непреодолимое желание покинуть укрытие. И как только она чуть-чуть приоткрыла дверцу морозильной камеры, в которой пряталась, на нее немедленно обрушился страх, посторонний шорох и невыносимый запах. А именно этого Линда больше всего и боялась.

Незваный гость был все еще в секционном зале, но, на ее счастье, его внимание отвлек телефонный звонок, и он ее движения пока не услышал.

Оцепенев от ужаса, она стала прислушиваться к тишине, царившей в морге, напрасно пытаясь себя обмануть.

«Может быть, все это мне только приснилось? – пронеслось у нее в голове. – Возможно, никакого трупа я не находила и вскрытия его не делала? И ни в какой морозильной камере не лежу, а нежусь в своей постели?»

Чего бы только Линда не отдала, лишь бы это оказалось правдой! Однако почему тогда ощущение тяжести ножа в ее руке было настолько реальным?

Желая убедиться, что это не сон, она прижала большой палец к лезвию и сразу же почувствовала острую боль.