Но не это было основным подарком. Мне и Боткину удалось уговорить императора профинансировать создание под руководством Павла Васильевича Томского бактериологического института, при котором создать производственные мощности по производству пенициллина, а также противодифтерийной сыворотки и оспенной вакцины. А в будущем и других лекарств. Главное подальше от чужих глаз и с патентованием новых лекарств. Для этого было предложено Государю внести изменения в «Положении о привилегиях на изобретения и усовершенствования» девяносто шестого года, включив в него патентную защиту лекарственных средств. Было предложено оформлять патенты на: химическое соединение (формулу); способ получения химического соединения (субстанции); способ лечения с использованием химического соединения или фармацевтической композиции.
Выслушав наши с Боткиным мнения о том, какие средства в бюджет может принести реализация в империи и за рубежом того же самого запатентованного пенициллина, а также продажа лицензий на его производство в другие страны, Николай проникся и решил активно «пробить» данный вопрос через Госсовет.
Если это произойдёт, то Бутягины с их пенициллином станут первыми ласточкам, а в дальнейшем и миллионерами. И я приложу все усилия и своё влияние на императора, чтобы новый закон прошёл через Госсовет. Если надо будет, то и террор личный объявлю всем замшелым старым пенькам, заседающим в этом консервативном законодательном органе.
В общем, у Павла Васильевича и Марии Петровны всё складывалось очень удачно. А мне сегодня надо было решить ещё один наболевший вопрос – поставить, так сказать, все точки над «i», в своих отношениях с Машенькой Беневской.
По прибытию в Гатчину, я смог только через своего управляющего отправить ей вещи, переданные со мной Аркадием Семёновичем. Как выяснилось, в отличие от брата, снимавшего в столице комнату, Мария проживала в доме у родного брата её дедушки по линии Нины Викторовны. Дядя матери Марии был, всего лишь на всего, бывшим членом Главного военного суда генерал-лейтенантом Иващенко Порфирием Алексеевичем.
После нашей эпопеи встречался с Марией всего дважды. Служба занимала всё время. И вот сегодня я у неё на дне рождения. В шесть вечера начнётся торжество, а пока гости стекаются в дом генерала Иващенко. По столичным меркам, очень неплохой такой домик. Будет где и за столом посидеть, и зал есть для танцев, где стоит очень хороший рояль. Когда Мария меня представляла в нашу первую встречу в январе двоюродному дедушке и его семье, пришлось песни попеть под аккомпанемент Марии.
Вручив имениннице шикарный букет роз, и, приложившись к ручке, был познакомлен Марией с теми гостями, что уже успели прийти. Это были две симпатичные девушки однокурсницы и её друг детства – Борис Викторович Савинков, прибывший в столицу решить какие-то семейные финансовые дела, перед тем как убыть в Цюрих, куда уже уехала его жена.
Раскланявшись с молодым человеком, на лице, которого так забавно смотрелись усы с загнутыми вверх концами, особенно на фоне больших залысин, ушёл в кабинет хозяина дома, чтобы выразить старому генералу своё почтение. Там познакомился с младшим сыном Порфирия Алексеевича капитаном гвардии Владимиром Порфириевичем, служившего на Охтинском пороховом заводе в должности начальника пироксилинового отдела.
Пообщавшись с ними минут десять, покинул кабинет и отправился в комнату с небольшим балкончиком, чтобы подышать свежим воздухом и кое-что обдумать. В доме Иващенко топили хорошо, плюс генерал признавал только свечное освещение, так что в моём парадном мундире было несколько жарковато.
Пока шёл к балкону, проанализировал информацию по Савинкову и иже с ним. Три года назад Борис Викторович, возможно, будущий вдохновитель боевой организации партии эсеров, которой ещё нет и в помине, был арестован в Варшаве за революционную деятельность, но потом отпущен. Год назад его снова арестовали и вновь выпустили. В этом году он женился на дочери писателя Глеба Успенского и месяц назад, отправил её беременной в Швейцарию, куда собирался выехать в ближайшее время и сам.