Отрок. Перелом

– А как же! – зло усмехнулась та. – Ты гляди, как они к ней подались-то. Ну да, Танька сразу и не сообразила, что к чему, а эти змеями шипят – нашептывают. Ладно, пошли, пошли, – спохватилась Анна. – Я тебе по дороге все расскажу, а то вон наши мужи уже маются. Андрей-то… Иди, спасай.

А Андрея и правда надо было спасать. Хоть и справился он с собой, и выглядел, как обычно, невозмутимо, тем более что ничего на его лице не отражалось, но то для других, а она-то видела, какое до сих пор смятение у него в глазах. Как захотелось ей заслонить его ото всех! Воин с врагами бы справился легко, а тут, перед жадными ощупывающими глазами любопытной толпы, бессилен, ведь не станешь же своих железом бить. Да и не за что вроде – ему в глаза никто смотреть дерзко не решается, но так еще хуже – непонятно, с кем биться.

Аринка и кинулась спасать. По-своему. Подхватила за руки притихших девчонок – они и не поняли ничего, но почувствовали, что происходит что-то не то, подошла вместе с ними вслед за Анной туда, где стояли мужи и отроки, и быстро, чтоб никто не заметил, показала Андрею глазами на Корнея, а потом на девчонок. И он понял! С полувзгляда ее понял. Как очнувшись, поклонился с благодарностью воеводе, потом шагнул к девчонкам и подхватил их на руки, кивнул Аринке, чтобы не отставала, а сам пошел рядом с ухмыляющимся в усы Алексеем.

Само собой получилось, что из церкви возвращались, уже поделившись на две группы – ратнинские и михайловские. Куньевская родня – сгрудившиеся возле Татьяны женщины – во главе с Лавром, а отроки – с Алексеем и Андреем, несущим на руках бесконечно счастливых этим Стешку с Фенькой. Анна с Ариной и Анютка с Машкой держались чуть в стороне – следом за своими. Возглавлял это шествие Корней, ужасно довольный собой, верхом, сияя на солнышке золотой шейной гривной.

По дороге Анна, как и обещала, тихим шепотом просвещала Арину о сложностях и противоречиях в семье, появившихся из-за принятия в род многочисленной куньевской родни. Как ни смятена была Аринка всем случившимся, как ни болело у нее за Андрея сердце, а отметила с затаенной радостью – ведь Анна-то с ней сейчас совсем как со своей, с семейной разговаривает. Вот и про дела эти, сугубо лисовиновские… еще вчера даже представить не могла, что боярыня ей об этом расскажет!

– Вон та, старшая – Дарена, то есть Дарья теперь, после крещения, – поясняла Анна, показывая глазами на дородную, с властным выражением лица бабу, что оказалась сейчас ближе всех к жене Лавра и что-то ей втолковывала. Хотя боярыней и старшей по положению в лисовиновском роду из них двоих была Татьяна, но кабы Арина этого заранее не знала, так и ошиблась бы: уж больно не соответствовало этому их поведение, Татьяна выглядела скорее подчиненной.

– Она же большухой в роду была, а тут ей приходится подчиняться Таньке, младшей дочери, – усмехнулась Анна. – Поначалу-то радовались, что благодаря этому родству в холопы не попадут, но когда первый испуг прошел, думать стали, вспоминать да прикидывать: Славомир-то из-за Татьяны мстить начал; из-за нее, значит, они и лишились всего – мужей, хозяйства, да и свободы. Были сами себе хозяевами, а сейчас у нас из милости живут. Дарене это хуже ножа острого, она и со мной порой забывалась – распоряжаться пробовала. А может, только вид делала, что забылась, а сама меня испытывала, – Анна помолчала, потом удовлетворенно улыбнулась, видимо, вспоминая какое-то особо яркое столкновение.

– Ну да у меня не покомандуешь, я ей быстро хвост прищемила. Меня виноватить – самой себе боком выйдет, Корнея – страшно, Славомира – невместно, да и грех это – мертвого предка плохо поминать, а Татьяна-то вот она… Как я в крепость перебралась, так она и вовсе за старшую здесь осталась, и опять им это поперек горла – мне скорее подчинятся или еще кому. Но открыто это не показывают, не смеют, а за спиной шипят.

Да и промеж них неразбериха получается: из четырех родов, считай, народ собрался. Славомиров – самый многочисленный: его самого семья да его младшего брата. У них Дарена заводила, они ее по старой памяти слушаются, и она среди них душу отводит. Правда, баба-то она разумная, когда в чужие дела не лезет, и хозяйка хорошая, тут ничего не могу сказать, – отдала должное новоявленной родственнице боярыня. – Еще два рода, в которые ушли сестры Славомира. Их самих уж и в живых нет, но те семьи батюшка Корней тоже за кровную родню признал. Их Славомировичи… верней, Славомировны, – ехидно уточнила Анна, – под себя пытаются подгрести, тем более что и в Куньем их род самым сильным был, почти как у нас тут Лисовины, но это не так-то просто сделать – мало ли что там было? Те тоже бабы не промах, одна Гостена, то есть теперь, после крещения, Глафира, чего стоит…