– Да не волнуйся ты так, матушка! Я же говорю: чего-то не поняли, а чего-то переврали. Мальчишки же, чего ты хочешь? Что они в этом понимают?
– Я так думаю, – продолжал Мишка, не замечая материнского смятения, – что девицы по дороге принялись обсуждать то, что Просдока у церкви учинила, наверняка всякую чушь несли. Тоже ведь, «ума – лопата», а Илья и встрял с какой-нибудь своей байкой. Но со слов отроков, я не понял, что точно там было. Вот и подумал, что тебе с этим, не откладывая, разобраться надо, по горячим следам.
– Верно, сынок, молодец. Ну, я с ними разберусь… и с Ильей тоже!
– Погоди, погоди! Да что ж ты так… Может, и не было там ничего такого… непотребного. И вот еще у меня какая мысль появилась…
– Мишаня! – Анна строго взглянула на сына. – Придержи-ка мысли свои, а то от них, бывает, не знаешь, куда и деваться.
– Да ничего такого, матушка! Просто, как ты рассказала про невидимые бабьи войны, я сразу и подумал: а ведь и этому наших девиц тоже поучить неплохо бы. Мы же их замуж отдавать собираемся не просто в другую семью – в чужой город, в столицу! Там все непривычно, непонятно, а тут еще и новое окружение. Неизвестно, какие им свекрови попадутся, какие еще женщины в семье будут. Тебе-то, тоже, наверное, в Ратном по первости нелегко пришлось… А если бы тебя заранее всем этим делам поучили?
Анна даже руки расслабленно на колени уронила.
– Матушка, ты чего? – снова обеспокоился Мишка. – Нехорошо тебе? Или я чего-то не так сказал?
– Да нет, сынок, все верно. Сказала же: притомилась я сегодня. Ничего, ты говори, говори, я слушаю.
– Так вроде бы и все уже… – Мишка продолжал внимательно и встревоженно вглядываться в лицо матери. – Просто Арина тоже в той телеге с Ильей ехала, так ты ее и порасспросила бы. Она же у нас чудесница…
– Чудесница? Это как же?
– Ну, помнишь, матушка, я отрокам недавно сказку рассказывал, про аленький цветочек, краше которого нет на всем белом свете?
– Помню… и что?
– Так там же все, как у нас – купеческая дочь чудище ужасное расколдовала!
Мишка, удивленно вздернув брови, уставился на хохочущую мать, а та, сотрясаясь всем телом и утирая выступившие слезы, все никак не могла остановиться – этим смехом из боярыни Анны выходили усталость, тяготы и беспокойства прошедшего дня. И ведь правда, сказка оказалась похожей на жизнь, но так это все вышло у сына неожиданно…
– Чудище!.. Ой, не могу… ха-ха-ха… раскол… расколдовала… Ха-ха-ха… ой, Мишаня, ну, скажешь же… ха-ха-ха!..
– Ну, вот и хорошо, вот и ладно! – Мишка тоже разулыбался и, подражая гуслярам-сказителям, продекламировал нараспев. – «Сказка – ложь, да в ней намек, э-э… красным девицам – урок».
– Ну, нет, – Анна, словно девица на посиделках, махнула на сына рукой, – тут ты пальцем в небо попал, Мишаня.
– Это почему же? – опешил сын.
– Да потому, что на первый взгляд оно вроде бы и так, а на самом-то деле Арина никакого чудовища не то что не расколдовывала, а и не видела даже, – покачала головой боярыня. – Это мы все, скудоумные, только то, что поверху, замечали, а она сразу же в душу ему заглянула и добра молодца там узрела.
– Ну, так это еще лучше. Значит, она нам всем глаза раскрыла, не его, а нас расколдовала. Так я пойду, матушка?
– Ступай, выдумщик, – Анна еще раз утерла слезы. – Чудище, тоже мне… краше которого нет.
Мишка поднялся, с хитрой ухмылкой поклонился матери и потопал к казарме, напевая под нос что-то непонятное:
А Анна, глядя вслед уходящему сыну, совершенно неожиданно подумала: