Отрок. Перелом

– Ну так и мудрые летописцы когда-то были молодыми да сильными мужами, – усмехнулась Арина, – не родились же они сразу старыми.

– Вот-вот! И Мишаня мне то же самое слово в слово говорил. И еще читал он, что таких книжников специально отбирали, чтобы не только всякую премудрость знали, но и были храбрыми воинами: в походах-то всякое случалось, и летописцам не только стило в руках держать приходилось. И погибали они, бывало, как простые воины, хоть и оберегали их, в бой не пускали. Был среди них один, совсем не старый еще муж – Константином его звали – то ли услышал он от воинов, то ли сам сочинил молитву. Странная она, я таких и не слыхала никогда. Ее мужи на привалах повторяли, и, говорят, многим она помогала выжить и вернуться. А пуще всего помогала тем, кого дома ждали и тоже эту молитву читали.

– А кто дома-то эту молитву читать должен, Анна Павловна? Священник? – нетерпеливо спросила Ульяна.

– Нет, не священник. Да и не будет, наверное, наш отец Михаил молитву такую читать, – заколебалась Анна. – Женщины, конечно. Любящие и ждущие женщины: жены, матери, сестры…

– И матери тоже, Анна Павловна? – поколебавшись, спросила Плава, а потом голос у нее дрогнул и она уже откровенно всхлипнула. – Сынок-то мой… тоже ушел…

– Дударик? – хором изумились женщины.

– Да он же малец еще совсем. О чем Михайла-то думал, когда брал его, Анна Павловна? – в сердцах бросила Вера.

– Да не знает Михаил еще ничего, Любимка сам увязался, с обозом, – вступилась за старшину Плава. – Я спохватилась, что его нигде нет, порасспрашивала оставшихся отроков. Они-то и сказали, что видели, как он собирался по-тихому. Уж не знаю, с кем он там договорился в обозе… Вояка, тоже мне – от горшка два вершка, а туда же… – сердито проговорила Плава, но тут же не удержалась и опять всхлипнула. – Да я кому угодно молиться стану, лишь бы он невредимым вернулся.

Анна не нашлась, что сказать, и только покачала головой, а Ульяна подошла к стоящей у печи старшей поварихе, обняла ее, подвела к столу и усадила на лавку.

– Нечего у печи толочься, с нами посиди. Где там эта чудодейственная молитва, Анна Павловна? Читай.

Пергаментный свиток уже лежал перед Анной на столе. Она развернула его, пояснив попутно:

– Мишаня мне, когда выздоравливать стал, записал ее, сказал, что сам быстро наизусть выучил – так легко слова эти на память ложатся. Да и я несколько раз прочитала и уже почти все запомнила. Ну вот, слушайте:

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди.Жди, когда наводят грустьЖелтые дожди,Жди, когда снега метут,Жди, когда жара,Жди, когда других не ждут,Позабыв вчера.Жди, когда из дальних местСлухов не придет,

Жди, когда уж надоестВсем, кто вместе ждет.

Ее негромкий голос звучал в тишине кухни, женщины сидели молча и, затаив дыхание, слушали слова молитвы, написанной когда-то в далекой стране книжником и воином Константином. У каждой на лице читалось одно: да не важно, как назвать – молитва ли, заговор… Они сейчас готовы хоть кому молиться. Только бы вернулись… Только бы вымолить защиту своим любимым и единственным.

Жди меня, и я вернусь,Не желай добраВсем, кто знает наизусть,Что забыть пора.Пусть поверят сын и матьВ то, что нет меня,Пусть друзья устанут ждать,Сядут у огня,

Выпьют горькое виноНа помин души…Жди. И с ними заодноВыпить не спеши.Жди меня, и я вернусь,Всем смертям назло.Кто не ждал меня, тот пустьСкажет: – Повезло.Не понять не ждавшим им,Как среди огняОжиданием своим

Ты спасла меня.Как я выжил, будем знатьТолько мы с тобой, —Просто ты умела ждать,Как никто другой.

Анна закончила чтение, и на несколько мгновений в кухне повисло молчание, а потом… Потом будто запруду по весне прорвало: женщины говорили взахлеб, перебивая друг друга, говорили сквозь слезы, не скрывая и не стыдясь их:

– Правильно, все правильно: ждать надо, всегда ждать…

– …и помнить их всегда надо, и верить, что вернутся…

– …и никогда плохое не вспоминать, как бы ни обидел перед уходом, что бы ни говорил…

– …хорошо, если увечного привезут, а то и мертвого не дождешься – а то и похоронить некого…

– …а потом он возвращается мрачный, злой, рычит на всех, а я радуюсь, как дурочка последняя – вернулся, живой! И пусть рычит, пусть злится – еще бы ему радоваться, когда брата до дома довезти не смог…